Семен Аркадьевич Шнуриков с багровой шишкой на лбу и не оттираемыми следами чернил на пальцах, бывший инженер по переработке чего-то никому ненужного во что-то никому не важное, умел летать. Несмотря на свой, почти двухметровый, рост и необъятную талию. Ну и, дурацкую, чего уж скрывать, улыбку победителя, блуждающую сейчас по его лицу.
Вообще, летать-то он и до этого летал, но скажем прямо, неважно. Нет, он страстно желал летать и даже часто, по ночам, представлял себя парящим над городом. Не на самолете или там, вертолете каком, нет! Он летал, как птица.
Редкие взмахи невидимых в ночной тьме огромных крыльев, влекут его к едва наметившейся на горизонте бледной полоске рассвета. По пути он уклоняется от спешащих ему навстречу озабоченных, чем попало, прохожих, с которыми он чинно раскланивается, придерживая левой рукой старую фетровую шляпу, купленную по случаю на распродаже вместе с плащом с бордовым подбоем. Сердце его в такие моменты замирало от восторга.
Все бы ничего, но летные качества Шнурикова были, мягко выражаясь, жалкими. Собственно, все упиралось в крылья. Крылья, что отросли у него, когда пришло его время, были таковы, что Шнуриков даже перестал ходить в публичную баню по четвергам. Чего он не делал со студенческих времен. Друзья, все как на подбор, обладатели роскошных крыльев с внушительным размахом, пытались затащить его в баню по старой памяти, но Шнуриков отнекивался, ссылался на дела, супругу, которой срочно нужно помочь и со временем от него отстали.
Подъемной же силы его крыльев хватало лишь… Да даже от веера его супруги Бурдюковой и то было больше проку, если честно. Бурдюкова лишь фыркала, когда он заводил разговор о необходимости тренировок или еще чего: «Ты, Шнуриков, только с кровати летать можешь. Да и то — строго вниз. Вон вмятина на полу после твоих полетов; некому починить». После чего возвращалась к телефонному разговору с Очень Важной Подругой.
Выйдя за тощего, тогда еще, Шнурикова, Бурдюкова, после совсем недолгих раздумий, решила остаться на своей фамилии, о чем никогда не жалела, имея за спиной неясно маячивших в тумане веков аристократов. Впрочем, все попытки Шнурикова узнать, чем же они были знамениты, Бурдюкова пресекала немедленно, а Шнурикову не очень нравилось спать после этого на диване в зале, воюя за место с любимым котом Бурдюковой Тимофеем. Тимофей был толст, угрюм и Шнурикова терпел лишь из вежливости, хотя и не отказывал себе в удовольствие нассать тому в тапок. Впрочем,Шнуриков на это внимания не обращал, к огромному сожалению Тимофея.
Подруги у Бурдюковой, дамы солидной во всех отношениях, державшей салон красоты в торговом центре неподалеку – три остановке на трамвае, каждый раз были новые, но разговор всегда был один и тот же. В сути его Шнуриков, отчаявшись понять логику супруги, давно уже не пытался разобраться. «Как по мне, — думал он, намазывая прошлогодним, немного засахарившимся, клубничным вареньем поджаренный кусочек зернового (“здорового”, как говорила Бурдюкова) хлеба, — логики в нем никакой нет. Ни капельки. А вот, поди ж ты, уже который год…» И отхлебывал из чашки осторожно, дабы не обжечься, едва теплый чай. Потом аккуратно откусывал кусочек бутерброда, зажмурившись при этом от удовольствия.
Допив чай, Шнуриков неожиданно для себя встал и, решительно взмахнув рукой, сказал вполголоса, чтобы ненароком не побеспокоить супругу:
— Все, иду на тренировку.
— Мусор не забудь! — Крикнула ему вслед Бурдюкова, прикрывая телефонную трубку рукой. – второй день вынести не можешь!
Шнуриков шел по улице, подняв воротник плаща и размахивая зонтом. Темные очки и небрежно намотанный на шею шарф довершали образ. Зачем ему был нужен зонт в ясную, солнечную погоду, Шнуриков не смог бы внятно объяснить, даже если бы его и спросили, но к радости его — никто и не спрашивал. Вообще-то, зонт он с собой брал всегда, в любую погоду. Во-первых, синоптикам Шнуриков не доверял. Даже тем, что в телевизоре. Во-вторых, с ним он ощущал себя намного солидней. В-третьих, зонт это, возможность полета, а неподалеку есть шикарный обрыв над городским пляжем! Так что Шнуриков всегда был готов к приключению. Тем более — сегодня.
Дворовый пес Янычар, валявшийся у скамейки дома номер четыре в тенечке от развесистого куста, проводил его взглядом и снова смежил веки. А безымянный попугай, живший в дырке в стене дома напротив, сопровождал Шнурикова еще пару деревьев, пытаясь понять, зачем это Шнуриков поднял воротник и несет неуместный сегодня зонт? Да так и не поняв, улетел смотреть, как мусорная машина снимает привычную дань с зеленых контейнеров на соседней улице.
Шнуриков шел с поднятым воротником, чтобы его не узнали. У него, как-никак, была цель, да к тому же и тайная! И он опасался помех. Одна из таких помех — Бабушка со скамейки у дома номер пять, приветливо помахала ему рукой, но видя поднятый воротник, понимающе поцокала языком и сделал вид, что не узнала.
Другая помеха, жила в доме напротив, но Шнуриков обошел его, прячась для надежности в тени большого дерева, цветущего яркими фиалковыми цветами. Дерево уже почти отцвело и Шуриков шел, топча цветы и мучаясь от невозможности пойти другой дорогой.
Ну, вот основные препятствия пройдены и он, с облегчением поправив воротник, огляделся по сторонам.
Шнуриков посидел, отдыхая от перенесенных волнений на свежепокрашенной скамейке и глядя на окна, за которыми жила Помеха номер два. Помеха, навалившись внушительным бюстом на подоконник, кормила давешнего попугая сидевшего на кондиционере. Попугай ей что-то рассказывал, а Помеха тихо смеялась. Во всяком случае, так казалось Шнурикову. Он вздохнул и встал со скамейки — пора идти к своей цели.
— Эй, балбес! — Крикнула ему бабушка со скамейки пятого дома, — Ты чего это штаны выкрасил?
«Ой, — подумал Шнуриков, — Бурдюкова меня убьет… Надо сходить в химчистку, а то, как в таком виде по улице идти?»
Вернувшись домой, он переодел штаны и, сложив изгвазданые в пакет, прокрался к выходу, слушая, как жена втолковывает что-то чрезвычайно важное в телефонную трубку. «Ты представляешь? — Доносилось до него из комнаты, — а она еще целый сезон чистила ему ковры!» Про какие ковры шла речь Шнуриков не знал и поэтому вышел потихоньку, отпихнув рвавшегося на улицу кота и захлопнув за собой дверь на английский замок.
Шнуриков осторожно посмотрел с обрыва вниз. Там, под оранжевыми тентами, по ярко блестящему на солнце песку, носились с громкими чаячьими криками дети. Тюленями лежали взрослые горожане. Выкинувшимся на берег пароходом, громоздилось кафе «Ласточка». Вдоль берега, лениво уворачиваясь от детей, брел продавец мороженого, заунывно выкрикивая: «А вот кому мороженое! Лучшее в мире мороженое…»
Шнуриков пошел вдоль обрыва в поисках места, где его никто не увидит. Отыскав такое, он, зажмурившись, быстро раскрыл зонт — чтобы не успеть передумать. И принялся считать до пяти: «р-раз, д-д-два…»
Отложив зачитанный томик «Таинственный остров» и погасив ночник, Шнуриков закрыл глаза и явственно увидел, как он снова летит над обрывом, подхваченный ветром с моря, с распахнутым над головой зонтом с погнутыми спицами. А с земли ему машет Бурдюкова и кричит: «Шнуриков, прости! Я обязательно расскажу тебе главную тайну разговоров с подругами! Вернись, Шнуриков!»
С тем и задремал, стараясь не беспокоить загипсованную ногу, со счастливой улыбкой, под нескончаемый телефонный разговор: «Ковры, — доносилось до него, — нет, ты представляешь — ковры! Да кто сейчас вешает на стену ковры, кто?».
Снился ему воздушный шар, летящий среди разрядов молний и он в корзине с подзорной трубой, выглядывает твердую землю в бушующем океане.
Толстый Тимофей осторожно принюхался, недоумевая, но унюхав сквозь острые ароматы лекарств, знакомые запахи, фыркнул презрительно и пошел к холодильнику в поисках приключений.
Nektototam's Blog 