Nektototam's Blog

–  У Вас… – клерк обвел рукой  лицо, – Ну…, типа, это…

– Потекло? Или  снова помада размазалась? – Вздохнула посетительница, – Вечно у меня с ней проблемы, знаете ли. Вот же курица!

Постреляв глазами по сторонам и убедившись, что  все мишени поражены напрочь, вынула из косметички помаду, сняла  с нее  колпачок и принялась подкрашивать губ загородь.

– Ну, как? – спросила она у клерка.

– Я… – Заерзал  тот, размазывая пальцем кофейное пятно на столе,  – Ну, это,  не знаю, у Вас…

– Вы уж простите, – сказала  посетительница, – но я не могу в зеркальце проверить – сами видите, у меня на лице… – Она всхлипнула.  – Всего ничего. Как не старайся обмерять.

– Да, я об этом, – засуетился клерк, – вот, возьмите платок, а то еще и туш невзначай…

Посетительница высморкалась в платок и протянула  его клерку. Тот отточенным  движением подставил корзину для бумаг. Она обронила  в нее платок и, вздохнув, добавила сухо:

–  Не заразно.

– Да что Вы! – Воскликнул он жарко, отодвигая подальше корзину ногой, – И в мыслях не держал! И в мыслях и вообще, как можно! Даже в краску меня ввели, даже сложно… Помыслить.

Корзина неохотно накренилась и, несмотря на усилия клерка, перевернулась. Из нее посыпалось, полилось… Пригоршня черных маслин, квелых.  Три просроченных консервные банки с сайрой полной собственного достоинства.  Седой  таракан, вполне себе дохлый,  в домашних шлепанцах и пивным брюшком в окружении радостно скорбящих родственников.  Два  вагончика с мусором из комплекта детских железных дорог, одна секция рельс оттуда же и всякий другой металлолом в ассортименте. Пьяный попугай, так и не соизволивший проснуться, лишь повернувшийся на другой бок  и пославший задорно  разнобойным матом отборным. Давешняя салфетка от посетительницы прилипла к подошве  попугайского шлепанца левого. Правый шлепанец утерян давно и, как уверял радостно щерившийся тараканий братан, безвозвратненько.  Жидкий ментос в родной упаковке.  Ну, и разная другая мелочь, а приятно так, что даже неловко.

– Уборщица вечером соберет, – сказал клерк, – не нам же руки портить.

– Кстати, о руках, – сказала посетительница, – я, собственно, за ними. У меня руки в отгул ушли. Без снодержания. Вот. – И продемонстрировала сумку с мельтешащими руками.

– Печально, – откликнулся  радостно клерк, яростно щелкая деревянной линейкой по столу. – Тараканы, знаете ли, совсем оборзели, собаки.  – Пояснил он, хотя его никто и не спрашивал вовсе. – Поразвели тут семейственность, понимаешь ли! Скипидаром, не иначе, всю полировку разъели.

– У меня есть запасная пара, – продолжила посетительница, –  но она никак не подходит к моим подвескам из сапфира и драг метала неустановленной национальности. Говорят из митрилла. Наверняка врут, как водится, из любви к искусству, то есть, даром.

Каррамбула! – Возопил попугай, переворачиваясь на другой бок, но так глаза и не открыв. – Свистать всех по билибом–бом–бим–брамселям! Тирлим–бом–бом–бом. Тирлим–бом–бом. Тили–бом–бом, тили… На абортаж! Полтундра! Спальный полувагон с третьих путей без пересадок до Сартрурна!

– Уимблдон,  – фыркнула  посетительница, – все  знают, что это называется Уимблдон.  Как  кетчуп. Там, где манеж и выставки модных шляпок от гвоздей.  Где вы таких берете?

– Так в ведре валялся. – Сказал  клерк, бросив ковырять полировку, – где же еще.

– Так что там с руками?

– Не завезли еще, – скривился клерк, – на складе сказали, демисезонные закончились, остались только осенние и пересортица: левые ноги на круглый год, не ношенные. Вам не нужно, случайно? А то никто не берет…

– Нет – нет! Что Вы! – изменилась чем–то, что вместо лица,  посетительница, – мне осенние ни к чему! В прошлый раз они у меня закатывать принялись все подряд на дому. Все, за что  взялись, кошмар! Губы закатали трем мужьям кряду, пока не сообразила в чем дело и не вернула на склад этих дебилов.

–  Мужей?

– Что? А? А–а,  да, что с ними сделается? Расписывают в чулане преферанс по маленькой.  А вот с руками – беда приключилась.

Она снова захлюпала и клерк засуетился, задвигался, заскрипел всеми сочленениями и пододвинул ей цветастую, грудастую, мордастую, раздербанненную  коробку  «Клинекса» и баночку черного вакса.

– Давно пора.  – Вытащила одну салфетку и высморкалась в нее.– А, где…

– Вам везде, – услужливо сказал Клерк, – все равно попугай уже выпал в осадок, а настаивать на одном таракане – глупо. Так и лицо недолго потерять… Извините, я не хотел.

– Никто не хотел потерять, – сказала посетительница, роняя салфетку на пол и вытаскивая новую.  – Это правда, особенно, если не настаивать, то уж больно жидко будет, да.

– Кстати, о жидкостях, нам недавно, таки, завезли, крайне любопытную жидкость… Тут уже все извелись.

– О! Что же вы молчите! Жидкости, я понимаю!  Как это прекрасно! Где моя воронка? А, вот она – в косметичке мотоциклетной, негодница,  спряталась. Между комплектов бесхозных краг и одеколоном «три креста», почти не отпитым.

– И, куда ее… Ну, сами понимаете?

– Вы за что тут зарплату получаете? Туда, куда и всем –  в корму!

– Ну, у меня тут… непонятки.  Короче, я проапгрейдился немного.  Никак привыкнуть не могу. –

Клерк выехал из–за стола. Туловище его было закреплено на паровозе из комплекта южно–гавайской железной дороги. – Тут только воду успевай подливать, – похвастался он, –  ну и дрова, разумеется. Милейшая вещь. Ретро. Все обзавидовались. Даже я сам весь, как есть.

– Фэ! Вот у меня…  У меня шасси от «Фалкон–127». Вот.  На пневматическом ходу. Вот только если турбонаддув присобачить…   Говорят, правда,  цены кусаются.  И лицо, что–то надо делать с лицом.  Совсем потерялось.

– Ну, это мы в миг подшарманим, ага. Ланжероны,  элероны и прочая милая мигня, это у нас запросто.

Клерк лихо вскупорил ногтем мизинца левой руки бомбажные банки, запустив в океан синий сайру тухлую (не забыв смыть тридцать три раза, чтобы чего не подумали) и вырезал из банок глазницы, заполнив их кокетливыми черными маслинками, отобрав сорок пятого калибра, чтобы не заклинили. Примастырил глазки  даме на законные места. Криком «ура!» встретила посетительница, усилия клерка спасителя. Залпом из всех орудий и снова, после перезарядки, промокнув платочком потеки по щекам, черными реками разливанными, хлынувшие от счастья самозваного.

Подхватив клерка под тягловое дышло, плавно поплыла посетительница к выходу, попукивая весело на ходу машинным дезодорантом, рассыпая искры электрические из всех сочленений.

На плече у клерка – попугай в одном тапочке и со вчерашней  подмышкой в газетке. Спит мерзавец, как у него на всю катушку заведено и ключик утоплен в недоеденном утром фондю.

У посетительницы в голове – отмякший от жидкости седой таракан  со-товарищи, обустраивается старый болван, радостно  матом густым сыто ругается: за сто лет мусор не выгрести, но и так пойдет, если крепко зажмуриться. Жизнь, ети ее мать, сама по себе

про – до– лжа – е– тся!