Играй ещё

–Эх, — вздохнул кот Стуг, — мне бы как-нибудь в чужие края пробраться, что ли. Как они там взаправду без нас живут посмотреть. А то, небось, безобразия у них там сплошные.
И зацепив из банки, стоящей на подоконнике, сметаны, принялся  задумчиво вылизывать лапу.
–А с чего ты решил, что у них там сплошные безобразия,  – заинтересовался сверчок Кулёма, оторвавшись от скрипки, которую настраивал уже вона сколько времени —  струны были неподходящие: одну-то он из горизонта вырвал, да больше побоялся, глядя как горизонт Муравья Спасителя Всего  в небо зашвырнул с перепугу. «Еще и меня швырнет, а у меня и зонтика-то никакого нет, как мне обратно  опустится? Так и придется меж звезд всю жизнь бродить, а  как же без меня тут обойдутся?»
–Я в телевизоре видел: сплошное хулюганство и мордобой, будто бы им там  совсем делать нечего, — отозвался Стуг и снова вздохнув запустил вылизанную до блеска лапу в банку.
–Наверно, заслужили они там, — буркнул Кулёма и дзынькнул струной. Струна промычала ему в ответ что-то невразумительное и замолчала. – А мы вот, скажи – мы за что тут мучаемся, а? Струну приличную и ту не найти, не говоря уж о канифоли!
–А тебе леска, случаем, не пойдет? — там в сенях стоит удочка – ею уже дня два, как никто не пользуется, забыли небось. – И поскреб по дну опустевшей банки.
–Леска не пойдет, за леску мне…
Огромный башмак со всего маху шандарахнул Стугу точнёхонько по задумчивому выражению наглой морды. И Стуг, взвыв пожарной сиреной, мгновенно исчез из виду.
–Ух -ты….,  – удивился было Кулёма, но сообразив, что ему сейчас достанется ничуть не меньше, взвизгнул и  стремительно юркнул за печь, не забыв, впрочем,  скрипку. Но не успев отдышаться понял, что за печкой его тоже могут найти – шмыгнул на чердак, а оттуда и на крышу, где привалившись к теплой от дневного солнца печной  трубе сидел с выпученными глазами так  и не отдышавшийся  кот.
–Ты… ты видел, а? — Спросил он Кулему, — Как про заграницу, так всякие страсти, а что здесь твориться, небось – ни-ни! Скрывают…

Они сидели молча на крыше возле печной трубы пока Кулёме не надоело тишина и он не пиликнул на расстроенной скрипке. Да так, что у Стуга на загривке шерсть дыбом встала, но тот промолчал, друзья всеж.
Кулёма постепенно приспосабливаясь к расстроенной скрипке повел мелодию, которая  потекла вверх прямо в уши Муравью, спавшему по своему обыкновению на горизонте.
Муравей прислушавшись поморщился едва заметно, но глаз не открыл, а лишь улыбнулся и сказал – браво! – гордому от похвалы сверчку, – играй ещё!