Таракан Казе Холерос рвал баян одним движеньем. На три части. Ну, а этот не сумел. Видно брови ослабели у атлета-таракана. Ну, а может просто старость? Призадумался Холерос — может, просто, не везет? И подергал за веревку, что привязана к вагону, дабы тот не убежал. Вздыбился вагон бродячий и прокашлял “Невер! Невер мур!” затабаченным нутром. И забылся в тихом скрипе у немазана крыльца. Удивился Кот Ученый, что за… Что за…. Что за мать!? Но немедля был запикан беспощадным тараканом и отправлен восвоясь. Изучать надысь и ясь в беломорский пед. колледж. Отделенье для невеж.
Таракан Казе Холерос выпил две сначала кружки медноватого напитка! Сил как не было так нет. И не надо, он подумал, нам чужды приливы силы от напитков иноземских, лучше я черпну погуще, да со самого со дна. Греб он греб, но так не выплыть! Отшвырнул Казе весло. Гриб сказал, я еще молод, чтоб советы подавать, но к хорошему застолью я конечно подключусь. Триста вольт – такая сила долбанула из вагона и изжарила тот гриб. Он же был американский, закричал, было, Холерос, и с него сто десять хватит, да и вилка там не та. Подцепив остатки гриба на заморскую ту вилку, затолкал его под банку и слезами окропил. Сорок лет его возил он в безутешном том вагоне, пока гриб не подобрел. Таракан Казе Холерос гриб тот с полки верхней снявши по вагону заплясал. Я прощен! Кричал он громко в том прокуренном вагоне, но вагон, такая скука, никому не отвечал. И тогда ушел Холерос вдоль по шпалам к горизонту, напевая там- тарам там, там тарам, тарам там-там-там…
Некогда баяны рвал я, думал наш Казе печальный, ну, а нынче я не торт. И веревочку поправив, утащил с своей верхушки красну ягодку. Он думал так. На самом деле, это был тот гриб коварный, что веселье замышлял.
Наш Казе с тех пор и ходит к горизонту с паровозом, что ему был по пути. Паровоз поет с ним песни. Хором, потому, что – громче! И ругает грубым матом тот, прокуренный вагон. А вагон привязан к будке и ему не убежать. Как бы он и не пытался, ни к какому горизонту. Вот и все, едрена мать.