Nektototam's Blog

Как Каляка с Малякой Луну
разукрасили

Как Каляка, так и Маляка
были мойцами. Если кто не знает, то мойцы — народ такой. Весёлый и неравнодушный. Особенно, если где проказу можно напроказить.
Но как Каляка, так и Маляка иногда были уж чересчур проказливы. Даже
по мойским меркам.

Как-то раз великий бог Нектототам
утомился безмерно: у него как раз переучёт был — конец года, звёзды на небе
пересчитать, то да сё. И до того он насчитался, что, подведя итог в большой
бухгалтерской книге и отхлебнув ещё глоток из любимой фляжки, решил
передохнуть. Денёк-другой. Да с тем спать и завалился.

А Каляке и Маляке сразу
скучно стало. Не у кого стало под ногами путаться. Звёзды они считать не
любили, да и без них уже всё пересчитали. А больше и заняться, вроде, нечем.
Ну, нечем это всем остальным, а для Каляки с Малякой занятие всегда есть. Вот и
сейчас, пока Луна пудрила себе нос, выходя из-за горизонта, Каляка с Малякой,
переглянувшись, приволокли, ни слова не говоря, стремянку и тихонечко
прислонили её к Луне. Маляка пририсовал Луне усы краской из баллончика, а Каляка,
переставив стремянку, что-то написал с обратной, невидимой, стороны Луны. И
вернулся очень довольный собой.

Луна промокнула ещё раз
мелкой тучкой лицо и внезапно обнаружила, что тучка почернела.

— Ой, — всполошилась Луна, —
неужели я заболела?

И принялась кричать
Нектототаму, чтобы тот немедленно выписал ей больничный лист.
Каляка с Малякой как представили, что будет, если Нектототам увидит их
художества, так сразу бросились Луну уговаривать, чтоб не шумела громко: мол,
они и сами могут ей помочь. Сняли Каляка с Малякой Луну с неба и давай её в
море отдраивать. Луна промокла вся, ругается на чём свет стоит, а Каляка с
Малякой знай её щётками надраивают, да с мылом, с мылом! Уж больно краска въедливая оказалась.

Отмыли лунный лик и обратно
Луну к небу прикрепили. Всё как было! Луна вновь причипурилась и, критически
осмотрев своё отражение море, отправилась по обычному маршруту. Вот только
высохнуть вся не успела, и капля воды, сорвавшись, упала на спящего
Нектототама — прямо на могучий лоб — шлёп!

Нектототам смахнул каплю на
землю (так появилось на земле Васьково озеро) и к своему удивлению проснулся.

— Что это такое?! — взревел
он страшно. — Кто посмел? Кто помешал мне спать!?

И поднял голову, а там Луна.
От страху Луна как сиганёт подальше! И спиной к Нектототаму повернулась: мол, я
тут и ни при чём вовсе!

И тут Каляка с Малякой
поняли: впопыхах Луне спину-то оттереть забыли! И проказливая надпись Калякиной
рукой так там и осталась…

А Нектототам вдруг всё увидел
и расхохотался!

— Ахахахахахаааааааа! —
заливался Нектототам. — Бугагагагага! — И пальцем тыкал в спину Луны. — Уотерс .. У-у-у-у-у!

А Каляка с Малякой потихоньку
смылись оттуда: иди, знай, что ещё может в голову Нектототаму взбрести. Сейчас
смеётся, а через минуту в пыль сотрёт. А оконфузившаяся Луна с тех пор по небу
так всё время одной стороной и ходит, чтобы никто не мог прочесть, что у неё
там на спине написано.

Вторая ипостась творца

Туыек, когда он ещё не был
Нектототамом, просто сидел на зелёном холме. Сидел и смотрел, как в небе
танцуют облака. А облака, польщённые его вниманием, и рады стараться: то
вприсядку идут, то хороводы кружат, а то и вовсе ритуальный танец индейцев
племени сиу вокруг Солнца отплясывают. Солнце на них ругается незлобиво:
бездельники, мол, давно пора бы делом заняться…

Засмотрелся Туыек на облака
да и забыл, зачем на тот холм забрался. А тут и Ночь пришла. Неслышно так, на
цыпочках, подошла и говорит:

— Слушай, Туыек, а чем это ты
тут занимаешься, а?

— Да вот, на облака смотрю, —
засмущался Туыек. — Ты вот только мешаешь. Уж, не нарочно ли?

— Не, — отвечает ему Ночь, —
я же не виновата, что уже пора. Это всё Нектототам придумал. А может и ещё кто,
вам с ним лучше знать. Так уж получается, что именно в это время я всегда
прихожу, а День уходит на покой. Правда, сегодня мне без Луны придётся: ей
Каляка что-то на спине написал, фулюган такой. Она отгул взяла, в баню сходить.

— А может ты ещё немного не
придёшь? А то вон то облачко так долго ждало своей очереди станцевать свой
танец, да вот не успело.

Ночь огляделась по сторонам и
говорит:

— Только если недолго, ладно?
А то, сам понимаешь, День сегодня уж больно утомился.

А День, тот только кивнул:

— Да ладно, так уж и быть —
пусть облачко станцует, и я с вами посмотрю.

Сидят они на холме втроём,
смотрят, как облака танцуют. А те — рады-радёшеньки! А и то правда — когда ещё
при такой публике выступить удастся. Только когда утро наступило, Ночь
спохватилась:

— Ой! Мы же Дню совсем
отдохнуть-то не дали! Вот он какой бледный стал. День, а День, что делать
будем? Может тебя подменить?

— Ладно, — говорит бледный
День, — потерплю уж как-нибудь. Мне Маляка обещал радугу нарисовать. Сказал,
она помогает, да. А Каляка, — тут День оживился, — сказал, лепреконом будет.
Горшок стеречь. Вот только что в том горшке? Разузнаю — вечером расскажу.
Увидимся…

И пошёл по своему обычному
кругу. Ночь отправилась восвояси, а Туыек лёг на спину, руки под голову
подложил. Небо было чистое-чистое — без единого облачка. «Как, интересно, может
появиться радуга без дождя?», — подумал Туыек и, пожав плечами, принялся созерцать
мир, вращавшийся вокруг него.

Нектототам, проходя мимо,
взглянул на задремавшего Туыека, улыбнулся и поставил пару тучек пастись на
небе так, чтобы Солнце не пекло на него. «А вечером я тоже приду, — подумал
Нектототам, — посидим, поболтаем, на звёзды посмотрим».

All that jazz!

Сидели как-то раз Каляка с
Малякой на берегу моря и камешки швыряли. Скучно им было. Волны были высокие —
это Луна в отместку за насмешки нагоняла их повыше: купаться мешала. А что ещё
делать на берегу моря?

— А давай, кто больше пенных
гребней у волн собьёт за один раз? — предложил Каляка.

А гребни те — пена от мыла,
которым они Луну отмывали. И они принялись камешки швырять по волнам. А каждый
клок сшибленной пены в чайку превращается и начинает над волнами кружить —
искать свою волну. Да где теперь её найдёшь-то? Без гребня все волны на одно
лицо. С тех пор чайки и кричат так печально: свою волну отыскать пытаются.

Ну, волны, конечно,
разобиделись на Каляку с Малякой: ещё бы, они так старались — красоту наводили,
а тут какие-то вахлаки камнями швыряются. И одна волна взяла да подставила под
летящий камень плававшую до того без дела дощечку, оторвавшуюся от корабля со
зверушками, не знавшими, куда бы им пристать. И камень срикошетил прямо в
Нектототама, по лбу — бац! Удивился Нектототам — боги всегда удивляются, когда
им по лбу камнем достаётся. Схватил Каляку с Малякой, дунул на них, превратил в
рыбок и со словами: «Хотели купаться, паршивцы? Купайтесь!» бросил их в море. А
чайки как закричат страшными голосами! И за ними в погоню!

Вильнули хвостами Каляка с
Малякой и на глубину ушли — подальше от чаек и волн. А там, в глубине, пусто,
тихо и скучно. Маляка отыскал валявшийся на дне мелок и нарисовал на подводной
скале что-то. А Каляка приписал: «Спартак — чемпион», ну просто так приписал. А
что? Место пропадает! Возмутилась скала ужасно — она же за «Зенит» болела! Как
напыжится, да как покраснеет от гнева! И давай возмущаться. А когда скалы
начинают краснеть — ой, жди беды…

Лопнула скала и превратилась
в вулкан. Выплюнул вулкан Каляку с Малякой из моря. А то, что в море из того
вулкана вылилось вместе с возмущением, превратилось в разных гадов морских.

Летят Каляка с Малякой,
высоко уже летят. Тут вытащил Маляка свой баллончик с краской и нарисовал себе
и другу крылья. Увидел Нектототам двух безобразников и создал множество птиц
разных и сказал им: «Вон, видите — рыбки летающие?» И захихикал. Всё-таки,
странное чувство юмора у богов.

Но Маляка нарисовал себе и
приятелю своему Каляке когти и клювы, и птицы испугались таких больших орлов.
Приземлились Каляка с Малякой на берегу, а Нектототам взял и тут же в двух
мышат их превратил. Сидит себе и наблюдает: как они теперь выкрутятся? А они
когти нарастили и давай в землю закапываться — от птиц подальше. Тут уже
Нектототам не выдержал, обратился в гигантского змея и за ними под землю.
Догнал и говорит:

— Вот и всё, добегались —
сейчас я вас съем, и снова наступит покой.

А Маляка выхватил свой
баллончик с краской да и нарисовал змею намордник. Страшно удивился этому
Нектототам:

— Вы же должны были
по-другому действовать: прощение просить, обещать, что больше не будете
никогда, а я вас простить должен был, как и записано в мифах мойского народа!

Помялся Маляка, стыдно ему
было говорить, что он забыл, чего и как там написано, и говорит:

— Да мы решили немного
изменить сценарий — так ведь веселее, правда?

Так появилась понятие
импровизации.

А Нектототам простил Каляку с
Малякой, потому, что идея импровизации ему тоже понравилась. Да так, что он
срочно изобрёл джаз, которым и наслаждается теперь всё время.

Комары

Бог Нектототам ожесточённо
чесал левую руку и ругался вполголоса:

— Ну, надо же, как это я
умудрился создать эту заразу? Ведь твёрдо же помнил, что комаров — ни за что! И
вот такая промашка…

Посмотрел Нектототам на реку:

— Непорядок: ветерок есть, и
комары тоже есть! Что-то совсем не так я в этом мире сделал. И главное — когда
это я успел?

И почесался снова. Солнце садилось
за реку, и Нектототам, разъярённый донельзя комариными атаками, не выдержал,
схватил баллончик с репеллентом и, побрызгав себя везде, уничтожил их всех.

— О-о-о! — сказал Нектототам.
— Хорошо-о-о-о…

А Каляка с Малякой, сидевшие
в укрытии и отбивавшиеся от комариных атак из последних сил, закричали: — Слава
Нектототаму!

И тут же огляделись: не
услышал ли кто? Они очень не любили показывать своё уважение к Нектототаму,
потому что высокообразованные мойцы смеялись над такими проявлениями чувств и
считали их сущим ребячеством. А кто же хочет, чтобы его считали дитём
неразумным? Нектототам, собственно, не возражал такому отношению к себе.

— Да пусть себе, — говорил
он, — зато меньше мешают мне думать…

А Каляка с Малякой вылезли из
своего укрытия и, перемигнувшись, побежали за новой упаковкой репеллента: а
вдруг снова комары одолевать начнут? А у Нектототама репеллент закончился,
неплохо бы запастись. Нектототам посмотрел на них сквозь прищуренные веки и
подумал: «А что? Всё-таки неплохие ребята, когда не шкодят». И, улыбнувшись,
добавил: «А впрочем… да, неплохо они у меня получились. Вот если бы ещё не
моя промашка с комарами, всё было бы вообще идеально. И как я умудрился
забыть?»

И с этим задремал.

Введение в происхождение
видов

А на день рождения Каляка с
Малякой кеды получили, да. По правде говоря, когда у них день рождения, никто и
знать не знал, и ведать не ведал. Даже они сами. Даже Всемудрый Нектототам, и
тот точную дату запамятовал. Но началось всё не с этого.

Как-то раз Каляка с Малякой
заявили Великому Нектототаму:

— Скучновато у нас тут. А
душа праздника просит. Давай, какой-нибудь праздник, что ли, отпразднуем? А то
Новый год ещё не скоро.

— Так Новый год мы же недавно
справляли, — удивился Нектототам, — ещё и недели не прошло. А какие ещё
праздники есть?

— Давай, день варенья
справим! — вылез вперёд Маляка, размахивая большой деревянной ложкой. — День
варения мы точно ещё не отмечали!

— Чтобы справить день
варения, нужно сначала это варенье придумать, да потом ещё и сварить — вот
тогда вам и варенье будет, и день имени его, и даже самая вкусная на свете вещь
— пенка.

Тут Нектототам закатил глаза,
вспоминая пенку с крыжовенного варенья, которую ему давала его бабушка. — Ну, а
пока всего этого нет, давайте отметим чей-нибудь день рождения. Вот вы когда, к
примеру, родились?

Каляка с Малякой стоят, с
ноги на ногу переминаются. Ответа-то они и не знают. А Нектототам тоже хорош:
забыл! Стыдно ему стало — просто жуть! Хотя виду он, разумеется, и не
показывает. А как покажешь-то? Ему по чину не положено. Пытался он вспомнить и
так, и этак — ничего не вышло. Как бы невзначай в книгах посмотрел и, уж совсем
невиданное дело, в затылке почесал. Всё одно — бесполезно, ничего не помогает.

А Каляка с Малякой тем
временем совсем заскучали и принялись по своему обычаю потихоньку развлекаться.
Ну, чтобы там скуку развеять. Да вот досада — скука, она же девица тёртая, им
издали язык показывает и смеётся. Да и Солнце их игнорирует, а уж Луна, так та
и подавно от них подальше держится — иди, знай, чего ещё этим вахлакам в голову
взбредёт.

Сели они на берегу реки и
камешки кидают — блинчики пекут, значит. Скучно. Тут Каляка и говорит:

— А нарисуй-ка ты, Маляка,
портрет Нектототама. То-то он обрадуется, когда увидит. Мол, самому себе
навстречу идёт! Кинется здороваться, а там скала и рисунок — тут-то мы как
выскочим! Ну, и посмеёмся. Вместе.

Маляка такой замечательной
придумке очень обрадовался.

— Давай! — говорит. — Только
я сначала тебя для пробы нарисую. Ну, чтобы руку набить, ага?

И нарисовал на скале
неподалёку портрет Каляки.

Каляка долго смотрел на
рисунок. И справа к нему подходил и слева. А то отойдёт подальше и, прикрыв
ладошкой от солнца глаза, на тот рисунок издали смотрит.

— Вот это вот что? — ткнул он
палочкой, которую держал в руке.

— Это — хвост, — честно
ответил честный Маляка.

Каляка, вывернув насколько
смог шею, осмотрел на себя сзади.

— Нет у меня никакого хвоста
вроде. — И рукой для надёжности проверил.

— Но, согласись, что он бы
тебе очень пригодился. Вон, когда Луну отмывали, как нам лишних рук не хватало…

— Ну, так и пририсовал бы
руку, а ещё лучше, парочку.

— Да у меня краска
закончилась, а за новой далеко бежать.

— Ну, хорошо, а вот это что?
— И Каляка ткнул палочкой в круг, нарисованный над его головой.

— Это я кисточку вытирал, —
признался Маляка, — не об штаны же… А что, пусть будет шляпка? Точно —
соломенная!

Каляка, повздыхав ещё
немного, подошёл к заводи и принялся изучать отражение своего лица в воде.

— А ты уверен, что нарисовал
меня? — спросил он мрачно. — Ничего похожего. Ты знаешь что, ты, пожалуй, не
рисуй Нектототама. Обидится.

— Это что? — спросил
привлечённый шумом Великий Нектототам, тыкая пальцем в рисунок.

— Это? Это мартышка… —
выпалил первое пришедшее на ум слово Каляка, боясь, что Маляка может
проговориться, а так как терять уже было нечего, добавил радостно, — …в шляпке!

Нектототам внимательно
осмотрел мартышку и с подозрением посмотрел на Каляку.

— Что-то она на тебя уж
больно похожа, не ты ли позировал? А то ведь мартышек у нас, насколько я помню,
не водится.

— А ты создай — и нам веселее
будет, и тебе… хм… спокойнее.

— О! — воскликнул Нектототам.
— Это мысль!

И оживил рисунок. Мартышка
тут же забралась на дерево. И принялась томно обмахиваться соломенной шляпкой.

— Эй, тебя как зовут? —
прокричал Нектототам.

— Матильда, — ни на миг не
задумываясь, ответила мартышка.

— А ты знаешь, что сегодня
твой день рождения?

— Настоящие джентльмены
никогда не заговорят о возрасте дамы, — оскорбилась Матильда и, отвернувшись от
них, принялась разглядывать окрестности.

— Да причём тут возраст — мы
праздновать будем!

— А! — обрадовалась Матильда
и кубарем скатилась с дерева. — А где подарки?

Ну, тут-то Нектототам и расщедрился
— всех подарками одарил, тут и Каляка с Малякой подарок получили — настоящие
кеды с красными звёздочками и надписью «Сделано в Китае».

— Ура!!! — закричали они и
принялись танцевать ещё никем не придуманный хип-хоп.

«А что, — думал Нектототам,
глядя на веселящихся Каляку, Маляку и Матильду, — изменчивость, разнообразие,
происхождение видов… Забавная идея, надо бы её как-нибудь на досуге обдумать».

И, швырнув плоский камешек,
принялся считать «блинчики»: …тринадцать, четырнадцать… шестнадцать…

Картоха

Как-то так вышло, что Солнце
с Юпитером пристрастились в пинг-понг играть. То ли им надо было фигуру
подправить, то ли ещё чего, но при каждой встрече кто-нибудь из них непременно
восклицал: «Ну, что? Партейку?» И они принимались носиться вокруг стола и со
всей дури колошматить по шарику. А вот играли-то они… неважно. Плохо играли,
если честно: энтузиазма-то хоть отбавляй, а научить правильно играть некому —
вот шарики у них постоянно и разлетались. Да так они всё пространство этими
шариками засорили, что даже Великий Нектототам, смотревший на их увлечения со
снисходительной улыбкой, и тот не выдержал. И даже рассердился. И велел им всё
за собой убрать.

Ну, с Нектототамом шутки
плохи, и Солнце с Юпитером уговорили Каляку с Малякой им помочь. Чего уж они им
там наобещали — не знаю, но все дружно принялись мётлами да вениками шарики
заметать. Ну, и замели. Солнце с Юпитером — те, конечно, сколько смогли себе по
карманам распихали. Даже приблудный Плутон, разоблачённый впоследствии как
мошенник, и тот карманы шариками набил. А что? На халяву же…

А шаловливые Каляка с Малякой
все оставшиеся шарики подальше замели: так, чтобы видно не было. Сидят они, чай
с сушками пьют, отдуваются. Хороший чаёк: цейлонский, крупнолистовой. А в
сторонке Марс сидит, картошку чистит. Уж очень он жареную картошку с лучком и
грибами уважает.
Тут-то Нектототам и нагрянул. Окинул взглядом честнý компанию и говорит:

— Давно бы так. А то тут чёрт
те что развели — шею свернуть можно!

И к столу направился — тоже
чайку, до которого он был большой охотник, с сушками отведать.
А в это время, как назло, у Марса из кармана выкатился один шарик и прямо
Нектототаму под ноги. Ка-а-а-ак тот шлёпнулся!.. Марс покраснел и — драпать! До
сих пор красный ходит — никак забыть не может.

Сатурн, тот с перепугу своё
любимое канотье с такой силой на голову натянул, что оно не выдержало — одни
только полы остались. Так и сидит себе, с кольцом на башке — застряло, просто
так теперь не снять.

Солнце всё пятнами пошло.
Красными. А Луна, так та побелела с перепугу. Все поразбежались кто куда. А
Каляка с Малякой на берег речки — фрыть! — мы, мол, тут и ни при чём. Сидят,
камешки в воду кидают да разговор за теорию относительности ведут: прав или не
прав Эйнштейн? И в каком знаке?

Потёр Нектототам ушибленное
место, поругался ещё немножко и говорит им:

— Давайте, что ли, чай пить?
С сушками. Раз уж все поразбежались, то хоть вы мне компанию составьте.

Подняли они помятый самовар,
выправили его и, налив чистой воды из речки, снова разожгли.
Сидят, чаёвничают. А сбежавшие смотрят издали, но подойти опасаются. Да и как
подойти, если Нектототам им кулаком пригрозил: только попробуйте ещё сюда
сунуться! Так и сидят себе там, вдалеке, и смотрят на здешние чаепития. Вот
только Марс жалко. Картошки бы ему подкинуть при случае, да только экспедиции к
нему когда ещё будут…

Слон

— Это что? — спросил
Нектототам, даже забыв от удивления скрыть удивление, что само по себе весьма
удивительно, потому что выказывать удивление богам ни в коем случае не
пристало.

Маляка, хихикнув с перепуга,
сказал:

— Ой, мама! Это мы… — и
зажмурившись изо всех сил, забормотал что-то совсем неразборчивое.

Удивляться, собственно, было
чему: мартышка Матильда с независимым видом стояла на всех четырёх лапах
посреди большого круга, нарисованного на земле, прямо под их любимым деревом.
На Матильду был одет противогаз времён неизвестно какой мировой войны, а на все
четыре лапы были обуты коричневые резиновые сапоги на толстой белой подошве. На
сапогах было написано: «Тьмутараканский завод резиновой обуви». И штамп:
«ОТК-17». Матильда благоразумно молчала, помахивая шлангом противогаза.

— Мамонт, говоришь? — гаркнул
Нектототам. — А где папонт, в таком случае? Там, где есть мамонт, просто
обязан быть папонт . И вообще, что тут происходит, и где этот пройдоха Каляка?

Маляка, тяжело вздохнув,
ответил:

— Мы тут хотели… ну, в общем,
цирк тут… — он потупился, но тут же оживившись, продолжил, — а Каляка, он
сейчас пишет книгу «Жизнь животных». Ну, это чтобы тебе помочь — время
сэкономить, а я туда картинки рисую. Вот, Матильда мне позирует. Ты же обещал
устроить многообразие, а нам как раз для цирка нужно много кого!

— Ну, насчёт цирка — это
всегда… — сказал Нектототам, и было неясно, что он имел в виду. — А вот кого
это, к примеру, «много кого»? — снова спросил он грозно.

Он вообще-то любит создавать
что-нибудь новенькое, но не очень часто. Пример одного из своих знакомых,
создавшего множество всего в авральные сроки, нисколько не вдохновлял его. «Тут
без всякой спешки работаешь, и то комары как-то прокрадываются, — рассуждал он.
— И, к тому же, всё создаваемое должно быть плодом собственных мыслей, а не
чужих. Создавать что-то по указке — это вообще занятие для джинов каких-нибудь.
И уж ни в коем случае не для истинных творцов!»

Тут-то и прибежал Каляка с
криком:

— Придумал, имя придумал —
это будет Слон! Это потому, что он слоняется. И вообще, у него…

Что ещё у него — осталось
неясным: Каляка увидел Нектототама и тоже струхнул. Нектототам, глядя на такое
самоуправство, рассердился не на шутку. Творцы, они имеют обыкновение
огорчаться, когда лезут в их дела, то есть относятся к ним без уважения. Вот и
Великий Нектототам не был исключением. Вы видели, как сердятся боги? Нет? Вы —
счастливчик. А вот Каляке, Маляке и примкнувшей к ним Матильде повезло гораздо
меньше. Нектототам обратился в большого синего буйвола с огромными рогами.
Взревев вечерней электричкой, он ринулся на своих, как он считал, в конец
обнаглевших мойцев.

Матильда быстрее собственного
визгу взлетела на верхушку дерева, выпрыгнув из сапог и потеряв по дорогое
противогаз. Каляка с Малякой рванули в разные стороны, при этом Каляка,
обратившись в крота, ушёл глубоко под землю, соревнуясь с буровой установкой в
скорости проходки в скальном грунте. А Маляка с перепугу рванул ввысь какой-то,
так и не опознанной никем, птицей. Поговаривают, будто именно это и был тот
самый дронт, которого никто никогда не видел. Синий буйвол, сделав пару кругов
вокруг дерева и немного успокоившись, остановился и топнул ногой.

— А ну, все быстро вернулись!
Хотели цирк? Будет вам цирк!

И, открутив один рог,
протрубил отбой тревоги, обратившись в привычного добродушного Нектототама с
бородой, заплетённой в косички. Он вообще на диво отходчив, Нектототам…

Матильде он, немного подумав,
нацепил юбочку, всю усыпанную блестящими звёздами, которые насобирал с
небосклона — всё равно их там столько, что никак не получается бухгалтерию
свести: всё время со счёта сбивается. Обрадованная Матильда принялась носиться
по любимому дереву, кувыркаясь и прыгая с ветки на ветку. Каляка с Малякой
получили по гуттаперчевому носу на резиночке и по разноцветному колпаку. А ещё
Нектототам их так обсыпал пудрой, что они принялись громко чихать на разные
лады. Потом разошедшийся не на шутку Нектототам устроил фейерверк и, превратив рог
в тромбон, принялся выдувать из него пленительные звуки. Каляка с Малякой,
переглянувшись, нарисовали заново арену под деревом и начали носиться по ней,
выкрикивая: 

— Уважаемая публика!

— Только у нас и только
сегодня!

— Соло на тромбоне в
исполнении Великого Нектототама!

— Проездом!

Каляка выкрикивал, а Маляка
после каждой фразы ещё и бил в медные тарелки: Дзынь! Дзынь!

Потом, когда Нектототам
притомился играть на удачно придуманном тромбоне, запыхавшийся от непрерывной беготни
Маляка воскликнул:

— Ну, а теперь — гвоздь
программы: не известный пока ещё науке, но, тем ни менее, чудеснейшим образом
существующий дивный зверь — Элефант Джамбо! По-простому, Слон! Никто в мире не
знает, где он слонялся до сих пор и почему он слонялся, но вот, дивными
стараниями Великого Нектототама, он явлен миру. Встречайте!!! — И умоляющим
шёпотом Нектототаму: «Ну, пожалуйста… нельзя заставлять публику ждать!»

Нектототам едва заметно
усмехнулся и заиграл «Караван»…

На арену вышел Слон. На спине
у него выплясывала Матильда. Слон, задрав хобот, оглушительно затрубил. В ответ
Нектототам извлёк россыпь звуков из своего тромбона. Слон прислушался, наклонив
вбок голову, и выдал свою партию. Нектототам, улыбнувшись, ему ответил. Тут и
Каляка с Малякой подхватили! Каляка на деревянных ложках, а Маляка на пиле.
Матильда размахивала красными маракасами…

— Смотрите! — кричал Маляка.
— Смотрите! Потом вы будете рассказывать своим детям! А те — своим, а те, в
свою очередь, своим — и так до скончания времён! — что вам посчастливилось
присутствовать на самом замечательном концерте, когда сам Великий Нектототам
играл вместе с только что придуманным им, совершенно новым и никому ещё не
известным зверем по имени Слон.

Они играли всю ночь напролёт.
Когда последние звуки растворились в воздухе и погасли последние звёзды на
небе, Нектототам отложил свой тромбон и сказал Каляке примирительно:

— Ладно, давай свою книгу.
Так уж и быть, полистаю на досуге…

И они, усевшись рядком на
любимый холм, принялись смотреть, как на смену Луне из-за горизонта всплывает
Солнце.

Утро нового дня

Каляка с Малякой решили утро
нового дня изобрести. Великий Нектототам услышал и хмыкнул:

— Я же вроде его уже
создал?

— Не-е, — сказал Каляка, — мы
своё утро придумаем, особенное!

А Маляка промолчал — он
эскизы делал. Нектототам попытался было заглянуть: что там? Да Маляка к себе
листочки прижал: ещё, мол, не готово — мысли сырые и вообще, вот сделаем тогда
и критикуй!

Сидели Каляка с Малякой до
позднего вечера, всё прикидывали, каким оно должно быть, особенное утро нового
дня. Да, наспорившись до хрипоты, заснули.

— Можно? — спросило Солнце,
осторожно выглядывая из-за горизонта.

— Да давай уже, — махнул
рукой Нектототам, — сегодня пусть будет по-старому. — И улыбнулся, глядя на
выскакивающие из сна Каляки фейерверки. Покачав головой, загасил пару искр,
упавших в сухую траву. Подозвав медленно бегущий по своим делам ручей,
поплескал в лицо ледяной водой, поохал в полголоса. Сел под дерево и,
прислонившись к шершавому стволу, принялся наблюдать, как, едва взошедшее
Солнце гоняет по небу ленивые облака, проплывая на плоту по небесному отражению
Великой реки.

— Можно? —
спросил заспанный Маляка. Нектототам подвинулся, и Маляка сел рядом.

— Ну, что? Изобрели? —
улыбнулся Нектототам, пододвигая к Маляке как бы невзначай ручей: освежись,
мол.

— Да, но получился почему-то
вечер… Вечером как-то веселей. Даже когда он после трудного дня. Интереснее,
чем утро после ночи, когда спишь и ничего не делаешь. Несправедливо, нет?

— Хм, — удивился Нектототам,
— а по-моему, утро — это замечательно. Эй, Солнце, как у нас утро?

— Не слышу! — откликнулось
запыхавшееся Солнце. — Чавой?

— Утро, говорю, как?

— Кто это? Что надо?

— Тьфу! — осерчал Нектототам.
— Глухая тетеря! УТРО! КАК?

Солнце спряталось за тучу,
что покрупнее, и уже оттуда пропищало мультяшной канарейкой:

— Какое утро? Не знаю
никакого утра — день-деньской на дворе…

— Какой ещё день? — выпучил
глаза Нектототам, да заметил, что Каляка, спрятавшийся в кустарнике на другой
стороне ручья, Солнцу знаки подаёт. — Та-а-ак! Вечер, говорите, изобрели? Будет
вам вечер! Но, после тяжёлого дня. Очень тяжёлого… Так ведь веселей, да Маляка?

Тут же вручил Нектототам
обоим по метле и велел к вечеру всю пустыню вымести: чтобы никаких там камней
или ещё чего! И ручей сгоряча прогнал с глаз долой. А Солнцу велел
строго-настрого:

— Светить вовсю, и чтобы не
прохлаждались мне тут!

Вечером пришёл Нектототам в
пустыню снова, а она вся разрисована: фигуры повсюду странные!

— Это что? — спросил он
у Каляки, возившегося на краю пустыни подле скалы, испещрённой иероглифами.

— Пришельцы, — вытер пот со
лба Каляка. — Взлётно-посадочная полоса. Вот, свидетельства их пребывания
высекаю.

— Какие ещё пришельцы? —
оторопел Нектототам.

— Не знаю пока, я ещё до их
описания не дошёл, — ответил Каляка. — Хочешь, у Маляки спроси. Он над
освещением полосы работает.

— Всё, хватит! — остановил
его Нектототам. — Вечер уже.

И указал на Луну, крутившуюся
перед зеркалом, в очередной попытке разглядеть, что там у неё на спине
намалёвано.

— Теперь у нас концерт,
кажется. Помнишь? Всё, как ты хотел. Вечер же после трудного дня. Весело? Или
как?

Каляка с сожалением посмотрел
на незаконченную историю:

— Ну, ладно. Но только
завтра, с утра пораньше…

…Нектототам смотрел, как на
посадку заходит инопланетный корабль со странной надписью «BOAC²» на хвостовом оперении, и думал: «О, а
это мои охламоны придумали здорово! Действительно — праздник».

Перемен?

Как-то раз Каляка с Малякой
решили в снежки поиграть. Нарисовали Килиманджаро и, запасшись ледорубами и
валенками, отправились в путь. А Нектототам, всхрапнув заливисто, только на
другой бок повернулся, отмахнувшись от суетливой пчелы: у него как раз
послеобеденный сон приключился.

Каляка сочинил записку: мол,
так и так — надоело нам всё, и вообще хочется перемен! И в почтовый ящик,
висящий на дереве, сбросил, сложив солдатским треугольником. А поверх надписал
красивым почерком: «Великому Творцу Нектототаму лично в руки». Подумав немного,
добавил: «От Каляки с Малякой» — на всякий случай: иди знай, что там на почте
напутать могут.

А Маляка тем временем спящего
Нектототама нарисовал и рядом с почтовым ящиком рисунок прикрепил. А потом,
подумав немного, Нектототаму ещё и усы на рисунке подрисовал. Длинные такие. И
закрученные кверху.

— Для солидности, — объяснил
он Каляке. Да ещё колпак со звёздами добавил. Солнце только отвернулось: я,
мол, не я и видеть ничего не видело!

…Шли они шли, а до
Килиманджаро всё так же далеко, как и в начале пути. Тогда Маляка нарисовал
паровоз и два вагона, а Каляка пририсовал дым к паровозной трубе и машиниста в
фуражке. Да кондуктора добавил, который тут же принялся в колокол на перроне
трезвонить и кричать зычным голосом:

— Паявоз с пейвово пути
отпьявьяется! Пгосто-таки, немедьянно отпьявьяется паявоз! Станция назначения,
таки, Кииманджайо!

— На посадку зовут! — обрадовался
Маляка. И они, сдав в багаж валенки и ледорубы, уселись возле окна на самых
удобных местах и принялись глазеть на проезжающий мимо них в разные стороны
пейзаж.

…Тем временем Суматранский
Сумчатый Тигр Трифон перебирал письма в своей сумке.

— Так, — сказал он, — эти
письма надо сегодня же доставить, а то их, небось, уже заждались.

И побежал, придерживая одной
лапой свою почтальонскую фуражку, чтобы встречным ветром не сорвало.

— А что это у нас билеты
никто не проверяет? — удивился Калаяка. — Непорядок!

— Нет проблем! — воскликнул
Маляка и нарисовал контролёра в усах и при компостере.

Ну и вот. Стоят Каляка с
Малякой на пустынном полустанке, а рядом валяются валенки и ледорубы.

— Говорил я тебе — надо было
билеты на станции покупать, — вздыхает Каляка.

— Я же думал, что можно и в
поезде будет купить, — оправдывается Маляка. — Что же теперь делать? Пойдём
пешком. Тут уже рядом совсем.

И они пошли по пыльной
тропинке, рассказывая друг другу по пути разные, исключительно правдивые,
истории, часть из которых никогда не имела места быть, а остальные хоть и
выдумывались прямо на ходу, были совершенно достоверны.

…Снежок со всего маху шлёпнул
Трифона по носу. И именно в тот самый момент, когда он протягивал письмо
разбуженному им Нектототаму. Глядя на ошарашенную физиономию Трифона,
Нектототам пришёл в весёлое расположение духа:

— Это наверняка Каляка с
Малякой безобразничают!

— Точно, — сказал
Суматранский Сумчатый Тигр Трифон, — вот тут так и написано на конверте.

И протянул письмо
Нектототаму. Тут же новый снежок шлёпнул Нектототама прямо по лбу!

— Что!? — взревел Нектототам
и уставился на свой портрет, висящий возле почтового ящика.

Трифон счёл благоразумным
исчезнуть, пробормотав что-то о Красной книге и о вакансиях в зоопарках
развитых стран. Нектототам сорвал листочек с рисунком и шагнул на Килиманджаро.

— Это — что!?

— Портрет, — сказал Каляка,
потупившись, а после уточнил, — это Маляка нарисовал.

И засвистел с независимым
видом. Фальшиво, между прочим.

Маляка сбивчиво забормотал о
нехватке времени и что именно так он видит Нектототама. И ещё какую-то ахинею о
праве художника на своё особое видение… От этих слов Нектототам только
отмахнулся:

— Неужели мне идут такие усы?
— спросил он с недоумением.

— Я такие у одного художника
видел. Красивые.

— Художник-то хоть хороший
будет?

— Весёлый…

— Весёлый — уже хорошо, —
вздохнул Нектототам и прилёг под деревом в тенёчке, велев не беспокоить.

— А письмо-то так и не
прочитал, — шепнул Каляка своему приятелю Маляке. — Наверное, это и к лучшему.

Взял и аккуратно стащил у
спящего Нектототама бумажный треугольник. Нектототам усмехнулся про себя:
«Перемен, ишь ты… Надо будет обдумать…»

И захрапел негромко.

В отпуск

Великий Бог Нектототам сидел
на рычащей от напряжения комете, напялив на себя мотоциклетный шлем и солнечные
очки «Харлей-Дэвидсон». Осмотревшись по сторонам, Нектототам поправил очки
и плавно отпустил сцепление. Комета рванула с места так, что Нектототам полетел
кувырком, запутавшись в кометном хвосте и потеряв очки, улетевшие неизвестно
куда.

— Опять! — взревел он,
показывая кулак комете, спрятавшейся от греха подальше за Луной.
Луна тоже, не будь дурой, сделала вид, что ничего не видела, и принялась
насвистывать что-то, отчаянно фальшивя. А может это такой мотивчик был — кто её
знает.

Нектототам доковылял до Луны
и, охая, присел рядом. Привалившись к её боку, стал рассматривать разбитые
коленки.

— А ну, вылазь, — беззлобно
скомандовал он, удовлетворившись увиденным.

Комета на цыпочках показалась
из-за Луны и сказала, трясясь:

— Да, я это… увлеклась… Сам
понимаешь, скорость и всё такое… да и с дорожной полицией никаких проблем…

И покраснела. Ну, насколько
удалось. Нектототам хмыкнул:

— С полицией, говоришь? Могу
парочку копов сотворить. Специально для тебя. Хочешь? Тебе укорот, а мне
облегчение.

И помолчав, добавил:

— С места не рви, холера! Я
же тебе объяснял — плавно надо.

Вытащив из внутреннего
кармана кожаной куртки с надписью «Hells Angels³»
очки, погрозил комете:

— Смотри мне! Эти —
последние!

И Луна, и Солнце, и все
планеты одобрительно шумели и хлопали в ладоши, наблюдая, как Нектототам делает
круг почёта верхом на комете. Комета на этот раз вела себя прилежно: не
взбрыкивала дикой кобылицей и не срывалась в галоп безо всякой причины.
Нектототам помахал всем рукой и сказал:

— Ну вот, отправлюсь-ка я,
пожалуй, в путешествие: других посмотреть, себя показать. Да и отпуск у меня
накопился. А вы тут смотрите, ведите себя, как положено! — И добавил, глядя на
прячущихся за любимым деревом Каляку с Малякой. — К вам это особенно относится!

— Да мы чего? Мы ничего! —
прокричали Каляка с Малякой, переглянувшись и явно уже прикидывая план шалостей
на ближайшее будущее.

— Не переживай, — сказал
Туыек, сидевший по своему обыкновению на берегу реки и бросавший в неё камешки.
— Я за этими охламонами присмотрю в твоё отсутствие. Счастливого пути! А ежели
что тут и произойдёт, так мы уж сами как-нибудь. Пора бы уж…

Нектототам поправил очки и
плавно тронулся по вымощенной золотым кирпичом дороге, вдоль которой росли
невиданные деревья, цветущие звёздами. Комета ровно урчала, распушив хвост и
строго держа заданную скорость…

Все ещё долго смотрели вслед
комете с Нектототамом, пока они совсем не скрылись из виду.

— Они вернутся, — сказал
Туыек расстроенным Каляке и Маляке, — они всегда возвращаются…

И отвернулся, чтобы никто не
заметил покатившуюся по щеке слезинку.

Новый год

— Значит так: никакой такой
Новый год мы справлять не будем! — заявил разгневанный Нектототам пришедшему к
нему с подарками Туыеку.

— То есть, как это «не
будем»? — удивился Туыек. — Я вот и подарки принёс. Всем. И тебе тоже.

— Так это твоя затея, что ли?
— удивился Нектототам. — А я-то думаю, кто мне всех тут перебаламутил: третий
день все мойцы будто с ума посходили. Раньше-то только Каляка с Малякой чудили,
и того было слишком, а тут… — Нектототам махнул рукой. — Вот ты только погляди,
что они с нашим деревом сделали! Как мы теперь с тобой чай под таким деревом
пить будем?

Дерево было украшено на
славу! На ветках — цветные тряпочки. Повсюду в строгом беспорядке бумажные
фонарики с горящими внутри свечками. Вокруг дерева носились Каляка и Маляка и
командовали снизу мартышкой Матильдой, мешая ей развешивать гирлянды. Матильда
ругалась и бросалась в них сухими веточками, от которых Каляка с Малякой ловко
уворачивались. Всем было чертовски весело!

Всем, кроме Нектототама.

Туыек свалил все принесённые
им подарки под дерево и, наказав до поры ничего не трогать, вернулся к мрачному
Нектототаму.

— Ладно, не дуйся ты так, они
же дети. Ты же Великий, всегда можешь устроить себе праздник, когда захочешь, а
они… им ещё играть и играть.

Нектототам вздохнул:

— Дерево жалко. Вот посидеть
хотел с тобой, чаю попить, побеседовать. А какие тут беседы, когда такой гвалт
вокруг?

— А тогда давай пойдём на
берег реки, там раскинем скатерть и чайку попьём, побеседуем? — предложит
Туыек.

Так они и сделали. Ушли
подальше вниз по реке и принялись чай пить, разговоры разговаривать. Даже
соревнование устроили — кто больше «блинчиков напечёт», швыряя плоские камешки
по воде. Победивший в честной борьбе Нектототам, довольно ухмылялся в усы.

— Ну, что? Ещё чайку? —
спросил он Туыека.

— А давай! — согласился
Туыек. — У нас ещё не попробованное варенье осталось. И сушки.

И так они сидели, пока не
стемнело. А потом вернулись к дереву, чтобы припасённые подарки раздать. Никто
из мойцев не остался в тот вечер без подарков. Даже Каляка с Малякой. Даже
мартышка Матильда, и та получила в подарок яркие маракасы, с которыми тут же
взобралась на дерево и, поправив нарядную юбочку, принялась танцевать
самбу-румбу на самой толстой ветке.

А потом подобревший
Нектототам устроил фейерверк. Убрать за собой решили на следующее утро,
которое, как известно вечера мудренее. С тем и разошлись. Нектототам же с
Туыеком остались. А когда все разошлись, засучили рукава и принялись за уборку.
И всем было хорошо.

Море любви

Великий Нектототам сидит на
берегу моря любви и думает: «Ну, предположим. Я — это любовь. А почему?» И
подобранной на берегу щепкой рисует на песке концентрические круги: один, два,
три… «Конечно, а как же иначе, — отвечает сам себе. — Если я и есть всё сущее —
конечно, любовь. Но ведь и ненависть, и, что самое печальное, равнодушие, и всё
остальное — тоже я. Но лучшее — всё-таки любовь».

И рисует одним движением
стрелу, вонзающуюся в центр нарисованной мишени…

— Не люблю упрощений, —
говорит он громко вслух.

— Ты это о чём? —
интересуется Туыек, незаметно подошедший с ведёрком в одной руке и удочками в
другой.

— И что же ты собрался тут
выловить? — усмехнулся Нектототам.

— Я пришёл за тобой: пойдём
на нашу речку, удочки закинем, а потом, вечером, сварим ухи в котелке, у костра
посидим, а?

— Но ведь перед тобой — море
любви, — хмыкнул Нектототам. — Неужели не интересно закинуть удочку здесь, а?
Вдруг тебе попадётся та самая, необыкновенная, любовь, что выпадает раз в сто
лет редким счастливчикам? Здесь ведь промашки не будет, я такие шансы просто так
не предоставляю.

— Ты знаешь… — сказал Туыек,
немного помолчав, — …я не верю в моря любви: в них можно только утонуть. А верю
я просто в любовь: её не надо ловить на приманку, она приходит сама.

— Что ж, ладно, — вздохнул
Нектототам и, свернув море в трубочку, посмотрел через неё, как в телескоп, на
заспанное облачко. — Не хочешь любви — дело хозяйское. — И хотел было стереть
босой ступнёй круги на песке.

— Пойдём же, — заторопил его
Туыек, — там Каляка с Малякой ждут, хворост для костра собирают, а любовь… ну,
в общем… она тоже обещала подойти.

И радостно засмеялся.

Нектототам задумчиво взвесил
на руке море. Ощутив разницу, удовлетворённо хмыкнул и подмигнул весёлому
Туыеку:

— То-то же!

Они ушли, оставив на песке
следы босых ног и мистические концентрические круги, которые ветер, оправдывая
свою лень, предпочёл не трогать: иди, мол, знай, что там у этих творцов на уме…