Nektototam's Blog

Унькино подворье

Унькин, или Восход третьей луны

 

* * *

 

Приготовил яичницу из двух шарикоподшипников и запил её грибом. Гриб свежий, со всполохами молний по краям и маленьким, всё ещё не прорвавшимся наружу, солнцем. Гриб продолжает расти. Унькин в задумчивости: ну, и куда, скажите на милость, отсаживать, когда ему перестанет хватать места в банке?

Насупившийся банк вздохнул и, нервно передёрнув силовыми полями, раздвинулся немного, бурча, что лимиты роста, как бы, уже все выбраны, и если Унькину так уж хочется что-то сверх того, что уже есть, то ему нужно найти другой банк, побольше, что он вовсе не какой-то там, что он не может до бесконечности…

Унькин рассеянно отмахнулся от бубнящего надоеды, пообещав, впрочем, присмотреть ему замену.

Оборвав лишние побеги с дремлющего антикварного парового молота, выплеснул остатки гриба из кружки в кадушку, в которой под присмотром, на удивление крепкого, старца, буйно цвела поросль унькиных. Некоторые из них были уже не по годам в очках с железной оправой. Задорно поблёскивая круглыми стёклышками, юные нахалы пели хором про какую-то Люси.

 

— Собаку не куплю! — пригрозил Унькин, разрыхляя асфальт вокруг молодёжи.

 

Во дворе, оттолкнув ногой ластившийся к нему облезлый дворовый трактор, Унькин присел на низкую треногую табуретку и, пододвинув ногой ржавое ведро, принялся доить старенький экскаватор. Моросил нудный алмазный дождь. Унькин не обращал на непогоду внимания.

Балбес-трактор затеялся было поиграть с хлопнувшим его по носу крупным алмазом, но забава быстро наскучила, и он, забившись в будку, заснул, повизгивая во сне старыми, давно не мазаными траками.

Земля под Унькиным дрожала, норовя слямзить из-под него стульчик. Будка со спящим в ней трактором лениво прыгала через скакалку на одной ножке — эне-бене-раба… Паровой молот в кадушке довольно ухал во сне.

Приближался новый день.

 

* * *

 

— …Самовар, — Унькин похлопал по блестящему боку гостя, — как вы понимаете из названия, всё варит сам!

— Да ну? И чугун, что ли? — не поверил дворовый трактор Тэшка. — Уж больно он хилый какой-то.

— Я так думаю, чугуна мы уж до следующего лета запасли, — подал голос старый экскаватор из своего загона, — компостная яма битком набита. Зачем нам чугун? Нам чугун нынче без надобности. Да и не может он чугун: у него же фурмы — смех один, а не фурмы!

— Значит, чугун не может, — облегчённо выдохнул Тэшка, — куда уж ему с таким-то крантиком, — и шумно почесался радиатором о забор. Во все стороны полетела ржавчина.

— Я все как-то больше по чаю… — заговорил, преодолев робость, самовар. — У меня и рецептов с собой куча.

— А сортамент? — встрепенулся мирно спавший до того паровой молот. — И какие там добавки? А то мне потом поясницу ломит, если легируют не так, как надо.

— Душица, мята, кар… кар… кракадило — ну, это из новомодных, хотя вы наверняка уже о нём слышали.

— А какой от него, к примеру, эффект будет? — спросил трактор, развалившийся на будке.

— Да разный, — купился самовар на благожелательность окружающих. — Тонус, вот, повышается, к примеру.

— Кого? — удивился Унькин. — Да нет у нас никакого тонуса, так что и повышать его никакой возможности не представляется. Разве что, а вот доменная печь. У нас доменная печь на заднем дворе живёт, — пояснил Унькин, показывая куда-то за дом, — но её повышать не надо, она и так высокая.

— Да, нет! — удивился их непониманию самовар. — Это вы сами внутрь будете принимать. С травками… и у вас, это… повысится, — добавил он упавшим голосом.

— Ты, что на удойность низкую намекаешь, что ли? — Встрял в разговор экскаватор, мерно жевавший бухту спелого телефонного кабеля. — Так нам и не надо больше того, что Унькин надаивает. А больше у нас и поднимать нечего, кроме, разве что, моего ковша. Ну, так время копать огород ещё не пришло, по-моему.

— Нет! — загорячился самовар. — Просто, пьёте чай и получаете удовольствие! Всё же очень просто…

— Мы гриб пьём, — сказал Унькин, пожимая плечами, — ядерный. Он нам всё и поднимает.

И добавил озабоченно:

— Вот только не знаю, в какую уже его банку пересадить.

— Так что же, выходит, что я тут не пригожусь? — загрустил самовар. — Что же, отойду, пожалуй, в иной мир. Туда, где пьют чай и получают хоть изредка, да пусть хоть и для вида, от этого удовольствие.

 

— Не, не найдёт, пожалуй, — сказал Унькин, глядя вслед уходящему самовару. — Это где же такой глупостью заниматься могут?

И почесал масляное брюшко дворового трактора, бессмысленно валявшегося возле своей будки кверху траками.

 

* * *

 

Грустный Унькин поливал в теплице вымахавшие выше него кусты микросхем. Урожай в этом году выдался неплохой, но Унькина это ничуть не радовало.

— Ну? И куда мне их столько? — ворчал он. — У меня паровой молот на дворе, и тот антикварный, да ещё трактор-идиот, этому микросхемы скармливать — только кремний зря переводить. А бродячих скупщиков не видать. Эх…

— Слышь, Унькин, — просунулся в дверь дворовый трактор Тэшка, — там к тебе пришли. Может, мне их лучше сразу разровнять, и все дела?

— Кто пришёл-то?

— Да почем я знаю, они не назвамшись.

Унькин отложил в сторону шланг.

— Что ж, пойдём, — пробурчал он и, прикрутив вентиль, бросил в карман пригоршню сорванных не глядя микросхем.

 

Гость, аналоговый компьютер Авак — так, по крайней мере, гласила надпись на табличке, приклёпанной к телеге на паровом ходу, к которой он и был прикреплён позеленевшими от старости медными болтами, — отчего-то обращаясь к дворовому трактору Тэшке, спросил сипло:

— Ну, ты, что ли, хозяин будешь?

— Ну, буду! — приосанился Тэшка, но получив пинок от Унькина, заюлил:

— А что, я бы мог!

— Мне сказали, у тебя излишки пневматики выросли, а мне срочно надо. Поизносился я что-то.

— Нет у нас пневматики. — грустно сказал Унькин, оттолкнув путавшегося под ногами Тэшку. — Неурожай. Кремния — как грязи, германий неплохой удался, а вот с пневматикой…

— Хочешь? — протянул он Аваку пригоршню микросхем.

— Да я к ним как-то равнодушен, — замялся Авак, пыхнув паром — мне бы что попроще, без всех этих изысков новомодных. Предпочитаю экологически чистый продукт.

— Так у нас молот есть, паровой, он тоже не любит, но ест, не брезгует, в отличие от некоторых.

— Да я тоже, куда деваться, — махнул гофрированным рукавом Авак и добавил твёрдо, — но испытываю при этом томление духа.

— Дух? — прогрохотал прятавшийся до сих пор за крыльцом паровой молот. — У нас есть дух — он в грибе сидит.

— Да, точно! — обрадовался Унькин. — Слушай, а тебе часом гриб не нужен? А то его, заразу, отсаживать уже некуда.

— Ну, если только часть… У меня как раз пересохло всё — банки опустели совсем.

— Ура! — закричал Унькин и побежал делить перезревший ядерный гриб на несколько частей.

 

— Это я, пожалуй, оставлю, — бормотал он, отделив часть с ещё не проклюнувшимся солнцем.

— А это — тётушке отошлю: уж очень она мне надоела. «Пришли мне чего-нибудь, пришли!» — передразнил он. — Вот так она кричит всё время: «Или ты не племянник мне, чё ли?» Вот я ей и пошлю — пусть порадуется: ядерный гриб штука очень полезная для здоровья, да и в хозяйстве совсем не лишняя.

И, отщипнув смачный кусочек, запихал его в рот и принялся жевать, довольно жмурясь.

— Вот! — сказал он, вручая Аваку треть гриба. — Чем богаты, как говорится, но больше не могу — родственники.

— Понимаю, сам не сирота. Племянников полно. Но спасибо и на этом.

 

Унькин грыз микросхемы, сплёвывая под ноги лужёные ножки и думал: «С грибом я, положим, разобрался, но вот куда же мне столько микросхем-то девать?»

Дворовый трактор Тэшка играл на крыльце с оставленным без присмотра посвежевшим ядерным грибом. На цыпочках к ним подкрадывался вечер, мечтавший — ну, хоть раз — застать их врасплох.

 

* * *

 

Унькин почесал в затылке. Тот, ощетинившись силовыми когда-то линиями, заворчал:

— Чё те, делать неча, чё-ли?»

— Да есть, — вздохнул Унькин, — какой там «нечего»… Но надо же иногда и перерыв сделать. Или вот, как сейчас, вид: ну, будто бы я как бы чего-то не понимаю.

— Кто? Ты, да чего-то не понимаешь? — поразился затылок и добавил авторитетно. — Не, не — так не быват!

— Вот и приходится делать вид, — проворчал Унькин, — а то уж совсем скучно иногда становится: всё по расписанию, даже самовар, и тот в гости приходит строго каждый третий цикл второй луны. Бедолага…

— Так пусть бы ужо и не приходил вовсе, — пробурчал затылок, пригладив линии. — Чё занятых людёв от работы-то глупостями отвлекать. Ишь, поганец, чё удумал: чай, грит, надо пить!

— Угу, только я слыхал что и правда есть такие чудики в третьем отсюда измерении. И правда пьют. Такие, брат, дела.

 

* * *

 

Дворовый трактор Тэшка заполошно носился вокруг старого парового молота, убивая время до обеда, а молот просто так спал, не обращая никакого внимания на грохот, издаваемый трактором, и визг перепуганного времени.

Унькин вышел на крыльцо и похлопал себя по растрёпанному затылку.

— Что, снова достаёт? — посмотрел в его сторону терпеливо дожидающийся утренней дойки экскаватор.

— Погода меняется, — вздохнул Унькин, — всего лишь меняется погода…

И, отпихнув назойливый трактор, принялся поливать из лейки юную поросль унькиных, подрастающих в старой рассохшейся кадке с паровым молотом. Молот хрюкнул во сне и заворочался, одобрительно ворча и подставляя бока под блестящие в лучах утреннего солнца чёрные, потрескивающие от напряжения струйки.

 

* * *

 

— Самовар, самовар идёт! — прокричал трактор, взгромоздившийся на свою будку. — Опять нам свой чай втюхивать будет! Не на тех напал! Ха-ха!

 

Унькин кивнул приближающемуся самовару и подбросил вверх двух созревших унькиных. Полные надежд унькины взмыли в воздух и очень быстро пропали из виду. Унькин едва успел помахать им вслед рукой.

— Хорошо полетели, — одобрительно сказал он, — как и учили: ниже радаров. Молодец, молот! Надеюсь, укрепятся где-нибудь в третьем или четвёртом квадранте, а то я уже все ноги посбивал, туда ходючи. Очень уж перспективные квадранты. При таком-то количестве флуктуаций — и без присмотра.

И, похлопав Тэшку по кабине, уселся на крыльце поджидать самовар, отражающий надраенными, как всегда, безупречно боками лучи восходящего, на этот раз из-за угла, солнца.

 

* * *

 

«…проверять наличие обновлений», — Унькин хмыкнул и отодвинул стального лиса, стоявшего у него на пути.

— Честно-честно! — завопил лис, забегая перед Унькиным. — Я это делаю регулярно.

— Вот, смотри, — указал он, помотав хвостом у Унькина перед носом. — Видишь? Красота! Правда, ведь?

— Хвост, как хвост, — проворчал Унькин, нёсший корзинку со свежеснесёнными экскаватором шарикоподшипниками, на масляных боках которых синел штамп «ГПЗ-17бис».

— Да нет, — огорчился лис и в доказательство заскрипел плохо смазанными сочленениями. — Ты не понял. Болт, на котором держится хвост, — новой конструкции. Весит на десять процентов меньше, а сносу ему никакого!

— А что, прошлый был так плох? — обречённо поинтересовался совсем уже оголодавший Унькин, явственно ощущавший запах яичницы из трёх… — нет! — четырёх шарикоподшипников. Вместе с ободками и синими штампами ОТК.

— Да нет же! — удивился непонятливости Унькина лис, — Тому тоже износа не было, просто этот — но-вый! Понимаешь? Новый.

— Понимаю, — совсем уж затосковал Унькин, видя, что лис перекрыл ему дорогу к доменной печи, затопленной им с утра пораньше. — Как не понять-то. Ладно, чёрт с тобой, оставайся.

— Ура-а! — закричал лис и деловито осведомился. — А, каковы будут мои обязанности?

— Ну, ты это… — обернулся на бегу Унькин, — Обновляйся!

 

* * *

 

Запив ядерным грибом яичницу, Унькин выглянул во двор. Посреди двора, расправив антенны и сориентировав их на дежурный спутник, сидел стальной лис. Вокруг него стояли, замерев, дворовый трактор Тэшка и дойный экскаватор. Из своей кадки за происходящим внимательно наблюдал паровой молот. И только юная поросль унькиных игравшая в ножички на щелбаны и ни на что не обращала внимания. Как и всегда.

— Ну, я вам щас пообновляюсь! — рассердился Унькин и, пнув по дороге мирно спавший генератор помех, пошёл разгонять бездельников.

Утро.

 

* * *

 

Унькин выцедил стакан царской водки и занюхал ржавым гвоздём.

«Хорошо! — подумал Унькин. — Но мало». И налил ещё стаканчик.

Стакан мерно гудел силовыми линиями и ждал сигнала к отправлению. Сигнала всё не было и не было, лишь Унькин вздыхал отчего-то, глядя в окно. А вздохи кто, находясь хоть капельку в своём — да хотя бы и в чужом — уме, примет за сигнал? Стакан как-то по молодости совершил такую ошибку и, памятуя о знатной взбучке, сидел теперь тишайше и не рыпался, строго храня содержимое в заданном участке пространства-времени. «А может у него по работе что не ладится?» — думал стакан. Хотя что может не ладиться у Унькина на работе, он понять никак не мог. То ли воображения не хватало, то ли Унькин думал о чём-то другом.

 

— И снова, хорошо, — крякнул после второго Унькин и поглядел на прислонённый к стене рашпиль, с которым он по четвергам снимал с оси Вселенной заусеницы времени. Если те появлялись, разумеется. Рашпиль давно уже жаловался Унькину на отсутствие работы, как будто Унькин и без него этого не знал.

Унькин снова налил, но отставил напиток в сторону, не обращая внимания на возмущённые вопли стакана. Отодвинув миску с позапрошлогодними, квёлыми уже гвоздями, вновь принялся изучать Книгу в поисках не найденных до сих пор дефектов, которые он мог бы поправить.

 

В окошко подглядывал дворовый трактор Тэшка, взобравшись потихоньку на антикварный паровой молот, спавший в потрескавшейся кадушке. Прислонившийся к стене рашпиль грыз микросхемы, сплёвывая лужёные ножки в фунтик, свёрнутый из старой, забытой Унькиным на столе, газеты с портретом почившего в бозе от безвестности лидера одного из захолустных измерений.

А стальной лис, замерший посреди двора, ждал обновлений, как ждут прихода мессии: с твёрдой верой в несуществующую справедливость.

 

* * *

 

Унькин перебирал в подполе запасённые на зиму мысли. Урожай выдался богатый, не то, что в прошлые годы, и Унькин откидывал мысли поплоше в сторону — угостить дворовый трактор Тэшку, да и о дойном экскаваторе не стоило забывать. Молодой же поросли унькиных, произраставшей в кадушке с антикварным паровым молотом, Унькин ничего давать не собирался — перебьются, да ещё и вокруг всё перебьют в юношеском задоре.

Унькин хихикнул, вспомнив, как он когда-то спёр у тогдашнего старшего унькина завалящую мыслишку да и своротил сгоряча горы неподалёку. Прорыл канал, соединивший море с пустовавшей до того лощиной, наполнив её до краёв. Потом долго спасал окружающие деревни, снесённые потопом. Потом… эх, много чего ещё было потом, пока до него не дошло, что мысль-то, которую он с таким энтузиазмом воспринял, была так себе мысль. Да, собственно, не мысль — мыслишка, да ещё и порождённая ехидным умом, сидевшем все это время на высоком холме и жутко веселившимся, наблюдая за Унькиными усилиями сделать мир лучше.

Унькин вздохнул сокрушённо и, прихватив парочку мыслей для себя и по одной для трактора с экскаватором, отправился было наверх, но, спохватившись, взял ещё и для стального лиса, что занят был единственно обновлениями самого себя.

«Тоже, конечно, занятие, — думал Унькин, отгоняя Тэшку, пытавшегося схомячить и мысль предназначенную лису, — не хуже иных, но, глядишь, и моя мысль ему не помешает».

И хмыкнув, отправился на огород: проверить, как там гвозди растут — в этом году они были мелкими и квёлыми уже на кустах, так что за ними нужен был глаз да глаз, а то сбегут ещё, как было уже однажды.

 

* * *

 

Унькин сидел на крыльце и выстругивал ножичком рыболовные крючки из старой полуоси, забытой чёрт ещё знает когда забредшим к ним на огонёк грузовиком-самосвалом, который не задержался у Унькина, разругавшись вдрызг с ехидным паровым молотом, тогда ещё не совсем таким антикварным, как нынче, а ещё просто старым и многое повидавшим. Полуось была хорошей, выдержанной, и Унькин был доволен: рыбалка будет что надо!

Единственно, что беспокоило Унькина, так это дворовый трактор Тэшка. Брать этого подлеца с собой? Или не стоит? В прошлый раз, когда Унькин задремал в тенёчке, Тэшка удумал купаться прямо рядом с поставленными Унькиным снастями. Да ещё чуть было и не потоп — забыл, паршивец, в какую сторону всплывать надо. Хорошо хоть рыбы пособили, завели под идиота-трактора верёвки да помогли Унькину тащить, скрипя ржавыми от сырости суставами и выкрикивая при этом всякую весёлую похабщину. Ну, так на то они и рыбы, что с них взять…

А с другой стороны, обещал ведь…

Унькин посмотрел на Тэшку, торчащего с утра пораньше на своей будке и бдящему во все четыре фары за передвижениями чужих по дороге вдоль забора.

«Эх, придётся брать, — вздохнул Унькин и, поплевав на крючок, потёр его о штаны; крючок заблестел, и Унькин успокоился. — Рыбы наверняка будут довольны: такие крючки у него уже давно не выходили, а с этими и не стыдно в гости».

«Посидим, — думал Унькин, — гриб ядерный с собой возьму, попьём, рыбы-то большие охотницы до того гриба».

А потом, глядишь, и произойдёт то, ради чего Унькин уже который год ходит на рыбалку. Крючков несметное количество уже перетаскал. Рыбы встанут в круг и споют ему своими волшебными голосами, а он будет им подыгрывать на мандолине, а Тэшка… Ну, пусть станцует, что ли…

И Унькин, набив карманы свежими крючками и свистнув обезумевшему, на этот раз от радости, Тэшке, пошёл со двора. Вслед ему махала, нещадно завидуя, молодая поросль, а антикварный паровой молот бесстыдно храпел, несмотря на день на дворе и недовольство окружающих. Да и что с него взять, старый он: документация, и та вся давно утеряна. Приходится терпеть. Ну, сколько ему там ещё осталось, чуть меньше, чем вечность.

 

* * *

 

Унькин ушёл в город продавать микросхемы серии «Л», выросшие в этом году бессчётно. Уж и не припомнить такой урожайный год. А бродячие скупщики, как на зло, запропастились где-то. Не в компостную же их яму, в конце концов! Вот Унькин, ругаясь на чём свет стоит, и ушёл, впрягшись в просевшую до хорошо смазанных оптических осей телегу, сожалея слегка, что тот самосвал не сошёлся характером с паровым молотом и удрал однажды утром ни свет ни заря.

Дворовый трактор Тэшка помахал ветошью вслед Унькину и, вытерев набежавшую на левую фару слезу, соскочил со своей будки и деловито сказал молодой поросли унькиных, которых Унькин старший разводил в одном бочонке с антикварным паровым молотом:

— Я, эта, тут теперь за главного буду, значица. И, эта, порядок тут промежду вас мигом наведу, да! Пораспустились, понимаешь ли!

Юная поросль зашумела, доказывая, что они-то как раз, ещё не распустились — им ещё целый сезон расти в кадушке, да и по родственной линии они куда ближе к Унькину. Но Тэшка их оборвал, сказав, что рассматриваются только деловые качества кандидатов.

Дойный экскаватор замахал ковшом, отгоняя Тэшку, порывавшегося подоить его, да так разошёлся, что шандарахнул со всей дури по крыше Тэшкиной будки и развалил её, да ещё и ковш заклинило.

Антикварный паровой молот, проснувшийся от тарарама, поднятого неугомонным Тэшкой, закричал, страшно пуча глаза:

— А ну, подходи! Я тебя сейчас в блин раскатаю на раз!

Но Тэшке в блин почему-то не хотелось, и он старался держаться на почтительном расстоянии от ветерана: иди, знай, на что тот ещё способен…

 

* * *

 

— Где Тэшка? — спросил, осмотревшись, хмурый Унькин по возвращении. — У меня к нему есть пара вопросов по существу.

 

Ядерный гриб, живший в банке, сказал, высунувшись:

— Ушёл он. Навсегда. Сказал, что такого позора ему не перенести. Что он хотел как лучше. Собрал вещички и ушёл. Вчера ещё.

И добавил:

— Экскаватор не кормлен, не поен — у него ковш о Тэшку заклинило.

— И не до-о-ен, — наябедничала недружным хором молодая поросль.

А антикварный паровой молот промолчал — он спал, и ему снился кошмар: он раскатывает Тэшку в то-о-ненький такой блин, а Тэшка вдруг восстанавливается и начинает хохотать Унькиным голосом, молот снова хватает Тэшку по башке и — бац! — и снова хохот. Молот взвизгнул от злости и проснулся, а Унькин сказал:

— Погоди, сейчас экскаватор подою и тебя смажу, не переживай, старый.

 

* * *

 

Выйдя со двора, Унькин завернул за угол. Хмыкнув, пнул дрыхнувшего кверху траками в придорожной канаве Тэшку:

— Вставай! Кто за тебя порядок наводить будет? Насвинячил — убирай.

И пошёл обратно, чинить ковш оголодавшего экскаватора.

 

* * *

 

Унькин бросал камешки в вечность. Он всегда так делал, когда его охватывала своими липкими объятиями старая подружка хандра. Вот и сейчас он сидел на краю поля, бросал камешки и ждал, что вечность ему ответит. Ну, хоть как-нибудь.

— Да не дождёшься, — проворчал ядерный гриб, живший в банке на подоконнике, — не до тебя ей.

— А до кого? — заинтересовался Унькин, слегка удивившийся, что вечности, оказывается, не до него. — До кого же ей тогда?

— А ни до кого, — фыркнул гриб и покрылся россыпью трескучих фиолетовых молний.

— А тебе идёт, — уныло сказал Унькин и, отвернувшись, швырнул ещё один камешек. Камешек плюхнулся в вечность, но там даже круги, и те не пошли. Они так и остались в кучке вокруг воронки, втолковывая лежащему на дне мрачному камешку, по-видимому, что-то очень важное. Ну, в смысле, фиолетовое.

— Да ну, пустая трата энергии, — вздохнул гриб и погасил иллюминацию. — Так, для привлечения внимания.

— А что, тебе тоже нужно привлекать внимание? — искренне удивился Унькин. — Ты же — ого-го какой заметный! Хоть и в банке.

— Иногда и на меня находит, — вздохнул гриб. — И дело вовсе не в банке, а в самом себе. Вот у тебя что внутри?

— Ну, я не знаю, — задумался Унькин и даже перестал швырять камешки. Все с интересом уставились на него. Даже вечность и та скосила на Унькина глаз, пусть и всего один. — Наверно, материя. Хотя это и не обязательно в данный период времени вселенной.

— Во-от, — грустно сказал гриб, — а у меня, увы, дух.

— Чей? — изумился Унькин, а вечность уставилась на них уже всеми глазами.

— Мой, — задумчиво ответил гриб. — Кажется. Ну, или ещё чей-нибудь.

И подумав немного, добавил:

— Томится. Судя по всему.

— Во как, — Унькин даже отложил камешки в сторону. — А у меня, интересно, что томится? Ведь у меня нет духа, ни своего, ни чужого.

— Так ты, видимо, сам и есть дух, — предположил гриб. — Потому и томишься.

— Нет, — махнул рукой Унькин, — какое там, дел невпроворот. Вон урожай микросхем удался зверский, не знаю, что с ним делать. Да дворовый трактор Тэшка повадился молодой поросли унькиных срамные сказки рассказывать, пока антикварный паровой молот спит. А спит он, старый хрыч, всегда! Портят мне молодежь, паршивцы! — взъярился Унькин.— Будешь тут духом, как же!

И швырнув в хихикающую вечность ещё один камешек, встал.

— Пойду, задам трёпку подлецу Тэшке, чтоб ему неповадно было. Дух, как же…

 

И ушёл, ругаясь на чём свет стоит, хлопнув по дороге калиткой так, что та, сорвавшись с навесов и накренившись, повисла и уставилась с удивлением Унькину вослед: ты чего это Унькин, с глузду съехал?

А вечность, подмигнув ядерному грибу, затихла, искоса поглядывая, как гриб, угрюмо ворча, прочерчивает вокруг себя молниями лабиринт в безуспешной попытке понять, чей же у него внутри дух, и что будет, когда тот, в конце концов, вырвется на волю. В то, что это когда-нибудь произойдёт, и произошедшее, скорее всего, изменит мир, гриб был уверен на все сто. Как и вечность. Которая, впрочем, быстро отвлеклась на более перспективный пусть и краткосрочный проект: протобактерия, жившая в жалкой луже на безымянной, сплошь покрытой вулканами планете, неосторожно прислонилась к другой протобактерии и, не удержавшись, к своему огромному удивлению и восторгу слилась с ней в единое целое.

 

* * *

 

Унькин утёр лоб. Охота за сбежавшим из банки ядерным грибом завершилась минимальными разрушениями: дыра в заборе, сожжённый старый сарай с запасённым на зиму металлоломом, проснувшийся не вовремя антикварный паровой молот — в общем, мелочь, если разобраться.

Ядерный гриб трусливо помалкивал в банке, да Унькин и не обращал на него внимание. Гриб, повздыхав немного и потрещав потешно молниями, заканючил, было, своё любимое: «Я больше не буду, кто же знал, что забор больше трёх килотонн не…», но Унькин махнул на него рукой и вышел на крыльцо.

— Давно его деактивировать надо было! — орал перемазанный с ног до головы сажей дворовый трактор Тэшка

— Пых-пых, — поддержал его раскочегаренный на всю катушку паровой молот, — подайте его мне,- ревел он, — в мономолекулярный слой подлеца раскатаю!

 

Унькин молча, не обращая никакого внимания на поднявшийся во дворе гвалт, прошёл сквозь дыру в заборе и побрёл по направлению к третьей луне слева, встававшей вместе с первым солнцем раз в десять оборотов. Его, как и всегда в таких случаях, звала дорога. Новенькое её полотно расстилалось под ногами и, дурашливо хихикая, убегало в холмы, то скрываясь из виду, то появляясь вновь.

Унькин шёл не торопясь. Он знал, что проказливая дорога всё равно приведёт его обратно, по пути заведя, почему-то, в старый полуразвалившийся бункер за холмами. Там он, как всегда, просидит до захода луны, глядя на умершие ещё в те времена, когда Унькин сам был еще молодой порослью, мониторы. А потом, кивнув рассвету, встанет и побредёт домой, по уже молчаливой и невыносимо скучной к тому времени дороге, скатывая её в рулон, чтобы в следующий раз не заблудиться. В то, что следующий раз будет, Унькин не сомневался — так было заведено и не ему менять.

 

…все на месте. В бункере отчетливо пахло сажей. Унькин отмахнулся от электрических бабочек, водивших хоровод вокруг его головы, но те не обратили на него внимание. Мониторы так и не ожили, а сквозь трещину в своде бункера, появившуюся от контакта с головой Унькина, всё ещё была видна луна.

— Надо бы заделать, — сказал кто-то, и Унькин снова подпрыгнул: от неожиданности.

— Ты кто?

— Я? — уточнил Унькин отгонявший рой электрических бабочек от своей головы. — Я — Унькин.

— А какой модификации? — поинтересовался чужак. — Я, к примеру — «F». С правом на модифицированное потомство.

— А-а, то есть…

— Да, то есть я — Унькина, и мне нужен такой, как ты. — Сказала она и хихикнула, — Для модификации.

— Но я… — забубнил Унькин, — как я могу…

— Ничего, — улыбнулась Унькина, — Справимся… — и заряд молнии шандарахнул прямо во всё ещё не отошедшую от контакта с бетонным сводом голову Унькина.

— Ух ты, — пробормотал он, глядя на ядерный гриб, непонятно как оказавшийся в бункере, — а ты как здесь?

— Ха! — завопил гриб — Тебе на помощь! Иначе откуда же тебе столько энергии взять?

— И правда, — согласился Унькин, глядя на увитую молниями Унькину парящую в метре над полом.

Приняв решение, он, уже не колеблясь, потянулся к ней раскалённой до бела, слегка дрожащей рукой, крепко держась другой за радостно ухающий ядерный гриб.

 

* * *

 

— Сегодня вы все как один вступаете в самостоятельную жизнь! — надрывался дворовый трактор Тэшка. — И все как один должны будете… И хотя он делал это уже много раз, Тэшка так и не удосужился выучить слова наизусть, а потому читал по истрепавшейся от времени бумажке. Прочтя последнее из сохранившихся слов, замолк, удивившись. «Вроде тут раньше больше было», — пробормотал он и, повертев так не вовремя закончившуюся бумажку, воскликнул: «А, ладно, летите уже!»

И молодая поросль Унькиных кинулась разбирать воздушные шары, отталкивая друг друга и оттаптывая колёса и траки всем, кто не успел увернуться.

— Летите уже, ну! — кричал Тэшка, а дойный экскаватор громко трубил, задрав ковш в небо: — Давайте! Вас ждёт замечательная жизнь впереди!!!

— Уф! — выдохнул остатки пара антикварный паровой молот. — Разлетелись.

— Сейчас уже Унькин вернуться должен. На этот раз едва успели место освободить под новую поросль. А всё ты! — погрозил он изрядно отощавшему ядерному грибу, спящему в своей банке.

И потянулся, захрустев всеми сочленениями.

— А всё-таки, как-то пусто без них, — пробормотал он, зевая. — Но ничего, это ненадолго.

И задремал, механически продумывая новый учебный план.

 

* * *

 

— Цыть, вахлаки! — проскрипел антикварный паровой молот на молодую поросль унькиных. — Спать мешаете.

И снова захрапел неисправным уже который год выпускным клапаном. Будучи пенсионером, молот чинить клапан отказывался принципиально. «Ещё чего, только время зазря переводить! — отмахивался он от доведённого до белого каления Унькина. — Тебе же это не помешало в своё время вырасти, и этим ничего не сделается».

И немедленно засыпал. И на вопли Унькина о бессоннице никак не реагировал: какая ещё такая бессонница у молодого Унькина?

 

* * *

 

— Ура! — закричал дворовый трактор Тэшка. — Уррра! Мы в нём мелкосхемы на зиму солить будем!

— В ком? — не понял Унькин.

— Ну, в баке, что ты собрался у нас завести.

— Не в баке, а в БАКе, балбес расхлябанный. В Большом Адронном Коллайдере, то бишь. В нём мелкосхемы не засолишь, мы в нём дырки пространственные замачивать будем, больше он всё одно ни на что не годен. Подлатаем маленько и всё. А вот с дырками уже совсем другая история будет. Мы сквозь них запчасти для нашего парового молота доставать будем в прошлом. Иначе никак нельзя: их больше никто не выпускает, а старик уже совсем почти не просыпается.

— Он же проснётся, опять всех ругать будет, — возразил Тэшка, — пусть уж лучше спит себе.

— А кто за молодой порослью следить будет? — вздохнул Унькин. — Другого такого нам не найти, так что идём к коллайдеру. За дырками.

 

И, прихватив ядерный гриб, Унькин отправился в путь. Долго ли он шёл, коротко ли, но, в конце концов, пришёл в чистое поле достаточных размеров.

— Эй, гриб! — встряхнул Унькин банку с дремлющим внутри неё ядерным грибом. — Ты чё? Спишь, чё ли?

— Я не сплю! — возмутился гриб, отчаянно зевая. — Я энергию э….э… экономлю. Ну, чё? Нашёл?

— Да. Пойдёт?

— Пойдёт, — одобрил гриб, озираясь вокруг, — здесь и прочертим, выпускай.

Унькин отщёлкнул застёжки магнитной банки, в которой жил гриб, и тот с душераздирающим рёвом вырвался наружу.

— Тебе что, делать нечего!? — заорал оглушённый Унькин. — Каждый раз одно и то же!

— Извини, — покраснел гриб, — забылся на радостях — не часто мне на волю удаётся… Так какой коллайдер сооружаем?

— На какой у тебя энергии хватит. Потом рассчитаемся. А сейчас давай за дело, времени совсем не осталось…

 

Ядерный гриб, завывая и грохоча, скатывал чистое поле в рулон, сшивая по шву молниями. Он дробно стучал гигантской швейной машинкой, а Унькин воткнув рядом с собой сачок, сидел на краю поля и, болтая ногами в римановом пространстве, лепил из протонов, припасённых заранее, два снежка: один левозакрученный, а другой — право. И главное было — не дать им раньше времени сцепиться!

 

* * *

 

Унькин сидел на крыльце и лузгал мелкосхемы серии «К» урожая этого года. Все три солнца светили подозрительно умеренно. Унькин глянул на барометр — стрелка, предсказывающая солнечный ветер, дремала на отметке «Тиха-а, я сплю!»

Унькин пощёлкал пальцами и шандарахнул высеченной искрой в циферблат, рядом со стрелкой.

— А? Что?! — заметалась стрелка под радостное улюлюканье молодой поросли унькиных. — Случилось что?

— Ветер будет? — миролюбиво спросил Унькин.

— К-какой ещё ветер? — стрелка никак не могла проснуться.

— Любой, — терпение Унькина иногда бывало безграничным.

— А-а-а, — успокоилась стрелка, — я сейчас, погоди…

И принялась раскидывать карты .

— Ага. Значит так. Если башня номер один зацепится за облако, то… Вот: три солнца должны сойтись в одно, и наступит… Нет, не наступит, это из другой реальности. А что нам скажут кости? — и стрелка принялась трясти кости. — Эй, кости! Просыпайтесь, день на дворе!

— Ну, чего ещё? — проворчали кости, гревшиеся в лучах солнца номер один.— Не видишь, что ли, мы отдыхаем!

— У меня с картами проблема, — задёргалась стрелка, — у меня точность предсказания страдает!

— А что с ней?

— Грипп. Дверной.

— А, тогда ладно, — вздохнули старые кости. — Если дверной… Значит так: солнца номер три и номер четыре, с периодичностью до целой запятой в периоде…

— Вы давайте не умничайте! Вы скажите, будет ветер или нет? — взвизгнула стрелка. — А уж потом умничайте, если конечно найдётся, кому вас выслушать!

— Будет. Вот только маленькая незадачка: когда — не знаем.

— Отлично! — дёрнулась стрелка через отметку «Буря» и разлеглась на «Спасайсь, кто может!» в двух делениях от «А-а! Мы все умрем!»

— Ну и когда? — Спросил Унькин. — А то мне теплицы надо прикрыть, что ли…

— Когда-нибудь, — отвечала стрелка важно, — но, зато, с гарантией.

Унькин посмотрел на юную поросль, укрывшуюся под разноцветными зонтами, на старый паровой молот, мерно дремлющий, как и прежде, и успокоился: раз молот на жизнь не жалуется, значит ничего страшного их не ожидает. По крайней мере, в ближайшем будущем.

И ещё раз щёлкнул пальцами. Стрелка, глядя как заворожённая на короткую дугу между пальцами Унькина, плавно скатилась на отметку «Умеренный солнечный ветер».

Унькин ткнул в бок стального лиса, стоящего посреди двора в ожидании обновлений: «А ты как считаешь?» Лис подстроил антенны и сказал: «Всё будет хорошо!» И снова замер. Идиот, что с него взять.

 

* * *

 

Унькин проверил напряжённость поля в огороде и остался недоволен: «Маловато, будет». Сказал ядерному грибу:

— Мало. Чёрта с два что вырастет.

— Да я уже считал, — проворчал гриб, погромыхивая молниями. — Надо сто семьдесят на каждый метр добавить, тогда в самый раз будет.

— А не ошибаешься, как в прошлый раз?

— Ну, сколько можно тыкать в нос дурацкой ошибкой, — возмутился ядерный гриб, высовываясь из банки. — Подумаешь, ну, забыл раз привести показание. А ты, кстати, сам во всём виноват! — неожиданно взъярился он. — У тебя вечно какие-то антикварные датчики везде стоят. Поди, упомни, кто в какой системе единиц результаты выдаёт!

Бронзовый, весь в непонятных вензелях прибор, висящий, на одиноко растущем посреди поля фонарном столбе на скрученной в трёх местах проволоке, проскрипел едва разборчиво: «У мня стле… па…» — и затих, бесстыдно демонстрируя так никем и неопознанную цифру.

— Вот! — взвился ядерный гриб. — Вот! Я же говорил! И на основе таких показаний я должен делать вычисления? Это что за цифра у него там, а? И во что я её должен перевести?!

Прибор дремал, негромко похрапывая и не обращая никакого внимания на вопли гриба.

Унькин лишь покачал головой:

— Да не расходись ты так. А то как ты понервничаешь, так мне потом уборки на два дня.

И попробовал поле на зуб. Пожевав немного поле, Унькин выплюнул не дожёванные остатки и вздохнул: «Не сто семьдесят, а семьдесят, да и то едва ли…»

И пощёлкав по циферблату так и не проснувшегося прибора, подхватил ведро, заполненное до краев энергией, настаивавшейся всю ночь в сенях на чистом эфире, и принялся разбрасывать её по полю, стараясь не пропускать ни одного метра.

 

***

 

— Чёта нонче с Унькиным не то, — сказал всё ещё не доеный экскаватор, — раньше вроде за ним такого не замечалось.

— Да нормально всё! — прогрохотал давно немазаным подшипником дворовый трактор Тэшка. — Он просто думает. Вон он: на крыше сидит.

— А что, внизу думать уже нельзя? — лязгнул клапаном антикварный паровой молот, оторвавшись от прореживания молодой поросли унькиных, едва проклюнувшейся у него в кадушке. — Тут забот полон рот, а он по крышам, что твой кролик, ползает.

— Так, может, у него батарейка закончилась? — не унимался Тэшка. — Надо же грибу ядерному сказать, что у Унькина… Гриб, эй! Слышь, гри-иб!!! Унькину батарейки подзарядить нада!

— Ты чего орёшь, как будто у тебя трансмиссия выпала на ходу! — рявкнул паровой молот. — Ты, вахлак, мне унькиных растить мешаешь своими воплями: вишь, они все обратно в землю норовят зарыться. А ну, вылазь немедля!!!

 

Унькин сидел на крыше и не слушал вопли раздававшиеся снизу. Он смотрел на протекавшую нынче через соседний холм речку. Речка, заметив внимание Унькина, помахала ему и улыбнулась застенчиво.

— Я скоро уйду, ты не беспокойся…

— Может, останешься? У нас тут хорошо… А я к тебе буду ходить на рыбалку. Рыба, небось, соскучилась по добрым разговорам у костра?

— Это точно, — вздохнула речка, — да и я давно уже не слыхала, как они поют. А помнишь, в прошлый раз ты играл на банджо, а они пели «дом восходящего солнца»?

— Мы ещё первое место тогда заняли, — хмыкнул Унькин. — Уж и не помню, где. Впрочем, всё это чушь, главное — было хорошо! Оставайся, а?

— Знаешь же, что не могу… Ну, хорошо, до третьего солнца останусь, хотя это и против правил.

— Спасибо, я тебе очень признателен, мне сейчас…

 

Унькин спрыгнул с крыши и пошёл доить экскаватор, запнувшись по дороге — чего с ним никогда не бывало — о стального лиса, стоящего посреди двора с раскрытыми антеннами.

— Речка, небось, пришла, — хмыкнул паровой молот. — Давненько её не было в наших краях…

— Ура!!! — завопил Тэшка. — На рыбалку пойдём! А я как раз новую песню выучил, про прогоревший клапан и пообтесавшийся кардан. Сейчас я вам её спою.

— Я тебе спою! — взвился паровой молот. — Ты мне юную поросль своими песнями не порть!

— Хорошая песня, — поддержал экскаватор Тэшку. — Я её уже сколько раз слышал, только слов не разобрал.

— Зато я разобрал! — гаркнул молот. — Да я тебя в мономолекулярный слой раскатаю, если ты её при детях петь будешь!

 

Молодая поросль унькиных с любопытством смотрела на Тэшку исподтишка, подавая ему знаки: ну, давай, давай! Мы уже все во внимании!

 

Унькин доил рассуждающий о чём-то экскаватор и думал: из чего же ему изготовить третью струну для банджо? Старая давно порвалась, да и вторая тоже едва дышит, истрепалась вся. А взять фирменные суперструны у него энергии не хватает — ядерный гриб совсем расхворался в последнее время…

 

* * *

 

— Ну, и в чем смысл жизни? — спросил ядерный гриб, погромыхивая чем попало в своей банке.

— Какой такой смысл? — удивился Унькин, отрываясь от списка, который он усердно готовил с самого утра перед завтрашней поездкой в город. Микросхем нынешнего урожая всё ещё завались, а вот кое-чего самого необходимого было совсем в обрез. Один только гриб, потреблявший плутоний без меры, чего стоил. Мало того что он все запасы на зиму сожрал, так он ещё и повадился угрожать, будто демонстративно зачахнет на виду у всех.

— Какой смысл? — повторил Унькин.

— Ну, в жизни. Я вот тут подумал: «А что будет, если я возьму и зачахну?» Нет, нет! Это я для примера, — успокоил гриб взвившегося на дыбы Унькина. — Что и… всё?

— Что «всё»? — Унькин метнул в висевший на стене портрет знатного Кого-попало стило — попал!

— Ну, зачем тогда всё?

— Да какая разница. Смотри: я попал… Погоди, что значит «зачем»?

— Ну, смысл в чём?

— А что? Должен быть? — Унькин почесал в затылке и выдернул стило из недовольно сморщившегося портрета. — А я и не знал. И что, у всякой жизни должен? Вот наш балбес, дворовый трактор Тэшка, какой в его жизни смысл может быть?

— Так это его надо спросить, каждый за свой смысл сам отвечать должен.

— Ага, а твой, к примеру?

— А я… вот ищу его, точно знаю, что раньше был. Да, видимо обронил при пересадке из банки в банку. А вот Тэшку никто не пересаживал, так что он должен знать.

— Меня тоже никто не пересаживал, но я тоже не знаю почему-то.

— Ну, хорошо, не хочешь спрашивать Тэшку, не надо. Сами сейчас всё решим. Что будет, если он возьмёт да помрёт, как в прошлую луну, когда у него магнето сдохло? А запасного нет! А я в отлучке: по делам куда-нибудь уехал, и от меня нельзя подкурить?

— Ну, в переплавку его. У нас с железом вечно проблема — доменная печь жалуется всё время на простои.

— Ага, значит, его смысл жизни — накормить эту прорву-домну. Ну, вот и определились!

— Если в этом смысл жизни, то он мне тогда вовсе не нужен, я от него отказываюсь, — сказал Унькин и вписал в список: «Запасное магнето для Тэшки». Взглянув на ядерный гриб, впавший в задумчивость, добавил: «Две штуки».

 

* * *

 

Расстроенный Унькин сидел на крыльце. Вокруг него валялись приборы и инструменты для настройки, но результат, увы, был… не очень.

Дворовый трактор Тэшка в обычной своей манере заполошно носился вокруг старой рассохшейся кадушки, в которой крепко спал антикварный паровой молот, поскрипывая чем-то там внутри. Тэшка кричал: «Вставай! Просыпайсь! Все! Вы слышали — все! А тебе особое приглашение, что ли? Слышишь ты или нет, старая развалина!»

Молодая поросль унькиных в кадушке переговаривалась вполголоса, пытаясь выяснить, в чём же там дело, и чем им лично это грозит. Но по молодости они, так ни черта и не поняв, решили ждать развития событий. А наставник молот спал себе и спал, а просыпаться так и вовсе не собирался.

Тэшка, поняв наконец всю тщетность своих усилий, обругал разомлевший под светом третьего солнца паровой молот страшными словами и кинулся к своей последней надежде, к дойному экскаватору, прятавшемуся в своей стайке от греха подальше.

Экскаватор был пусть и не мудр, но уже изрядно стар, а посему помнил крепко: как только шум, лучше всего немедленно спрятаться — всё меньше расходов на ремонт потом.

— Ты что, не видишь!? — залязгал второй передачей Тэшка на трусливый экскаватор. — Унькин расстроился. Как мы теперь его в чувства приведём, а?

— Я не доен уже третий оборот! — счёл нужным заявить экскаватор, не выходя, впрочем, наружу.

— Выйди немедля! — взревел Тэшка так, что даже в доме Унькина зазвенели чашки в шкафу. — Выходи трус! Мне… Нам всем нужна твоя помощь!

Экскаватор робко выглянул:

— А чем я могу-то? И вообще, когда меня доить будут?

— Ты можешь сделать то, что не могу я! Шарахни ему ковшом по башке, чтобы он очнулся. Я бы и сам, но у меня нет ковша, и мне не дотянуться.

— И… это поможет? — робко спросил экскаватор, выбираясь наружу бочком.

— Ещё как поможет, — уверил его Тэшка. — Мне же вон тогда помогло, хотя ты и промазал. К счастью.

 

Экскаватор проковылял к крыльцу и размахнулся.

— Стой!!! — завопил Тэшка. — Стой!!! Не Унькина, Молоту по башке бей! Мо… Ай! — взвизгнул Тэшка и, теряя на ходу траки, ринулся спасаться в свою будку.

 

Экскаватор был глуховат и не разобрал, чего там кричал Тэшка.

 

— Чтоб вас! — ворчал пришедший в себя Унькин, выбираясь из под обломков крыльца. — А Тэшку — в металлолом сдам! Вот только появится скупщик — сразу и сдам. Всё, кончилось моё терпение! — повысил он голос, чтобы Тэшка слышал его угрозу.

С удовольствием понаблюдав, как трясётся от страха будка с лязгающим всеми сочленениями Тэшкой внутри, удовлетворённо хмыкнул и пошёл доить забаррикадировавшийся в стайке экскаватор, не преминув по дороге пнуть со всего маха безмятежно храпящий паровой молот.

— А!? Что? — очумело завертел тот головой во все стороны. — Ты чего, Унькин, с чердака упал? Такая погода стоит — грех не подремать, а ты!

И, что характерно, тут же заснул снова! Возраст.

 

* * *

 

Унькин сидел на крыльце и решительно ничего не делал. Он даже не думал. У него пробило изоляцию, и он сидел в облаке искр с открытыми глазами и отвалившейся правой рукой. Оглушительный треск, издаваемый им, разбудил-таки задремавший — казалось, уже навсегда — антикварный паровой молот.

— Что замерли, мерзавцы! — крикнул молот прячущимся за Тэшкиной будкой дойному экскаватору с раздувшимися до предела трубками и стальному лису со свёрнутыми в трубочку антеннами. — А где этот бездельник Тэшка?

— Заржавел. На металлолом сдали, — крикнул изрядно обшарпанный лис. — Ещё в прошлую фазу луны и сдали.

— Кто сдал? — изумился молот. — Кто посмел?

— Да кто-то из молодой поросли, уж и не упомню кто… — прокричал экскаватор. — Меня, вон, через раз доят,— наябедничал он на всякий случай, — скоро все трубки полопаются окончательно, и меня тоже того, в металлолом. Скорее бы уж!

— А где они? — огляделся молот. — Смотри-ка, и правда, никого не осталось. А кто их уму разуму… Выходит, они что? Сами?

— Разлетелись все, кто куда. Вон, Унькин один остался… — пискнул лис заржавевшим горлом.

— И давно это он так?

— Да уже порядочно, — откликнулся экскаватор, пока лис боролся с заевшим голосовым механизмом. — У него уже совсем скоро заряд должен кончиться. Так нам кто-то сказал. Тогда и его в металлолом, а нас на свалку.

— Я вам дам на свалку! — завизжал сочленениями молот. — Где ядерный гриб, почему он не подзарядит Унькина?!

— Ушёл гриб-то. Сказал, что у него запасы энергии истощились, и ушёл. Новый источник искать. — Прорвался голос лиса сквозь ржавчину в горле

— Ну, ясно, — сказал молот. — Значит так. Сейчас мы Унькина в себя приведём, а уж он всё по местам расставит. Эй, ты, безмозглый, дай-ка Унькину ковшом — может, у него искрение прекратится.

Экскаватор опасливо подобрался поближе и со всего маху шандарахнул Унькина по голове. Треск и правда прекратился, но вместе с тем Унькин вдруг рассыпался по двору мелкими осколками, и лишь небольших размеров шаровая молния, выпрыгнув откуда-то, заметалась по двору, увертываясь от панически визжащего лиса, мечущегося в поисках спасения, и тщательно огибая руины развалившегося посреди двора экскаватора.

— Ну, вот, — грустно сказал Молот, — и правда, пора и честь знать. Засиделся я тут с вами! — крикнул он неизвестно кому и вдруг взлетел из развалившейся кадушки и, мощно ревя стартовыми ускорителями, пошёл на взлёт в сторону третьей луны. Рядом с ним летела шаровая молния, не отставая ни на сантиметр.

 

Молодой Унькин смотрел на взлетающий из-за холма молот, пока тот не скрылся в небе, проломив низкие облака, и, похлопав по спине блестящий свежевыкрашенными боками трактор Тэшку, спросил:

— Ну, долго ещё идти до твоего дома, вахлак? Уж больно мне хочется с твоим хозяином познакомиться.

— Рядом, совсем рядом уже! — закричал Тэшка и понёсся, не разбирая дороги, через холм, оставив позади смеющегося Унькина. — Эй, я вернулся!

 

* * *

 

Пространство скрутилось в узелок и задрожало. У него были самые серьёзные намерения, разумеется, оно совсем уже созрело для рождения новой вселенной. Но там, как это обычно бывает, что-то не очень сошлось в расчётах и, немного побившись в судорогах, пространство разочарованно затихло. А затем нехотя распрямилось, зыркнув по сторонам — не видел ли кто? — вновь потрескивая сведёнными судорогой силовыми линиями.

Прямо в том самом месте, где ожидалась вспышка, в центре несостоявшегося Биг Бэнга, сидел Унькин с ядерным грибом в одной руке и новенькой кадушкой подходящих размеров в другой.

«Чем не вселенная? — подумало пространство и вздохнуло. — Ну, масштабы, конечно, не столь внушительны, а всё равно целый мир». И вздохнуло ещё раз. Даже с учётом ядерного гриба. От вздохов пространства шли рябью застывавшие причудливыми разводами звёздные туманности.

Унькин встал и, оглядевшись по сторонам, уверенно затопал в нужном направлении, не обращая внимания на весёлые в это время суток холмы, меж которыми шустро бежала его дорога, на речушку, текущую молоком и мёдом, неверную спутницу простодушной дороги. На Солнце, занятое инвентаризацией всё время норовящих разбежаться облаков, на Луну, подметавшую свой двор, да задремавшую, прислонившись к забору. Унькин улыбался. Он шёл Домой.

 

***

 

Всё дело в том, что обычно трактору Чих-Пых не снилось ничего. Стоял он себе на заднем дворе, уставившись единственной уцелевшей фарой с потрескавшимся стеклом на забор, выкрашенный когда-то зелёной краской, о чём сейчас можно было догадаться, если, конечно, у кого-то вдруг приключится такой вот странный интерес, по едва заметным зелёным следам, проглядывавшим в трещинах старого дерева. Развлечений у Чих-Пыха было немного. Иногда он вспоминал прошлое. Но чаще всего он пересчитывал годовые кольца, едва видневшиеся на срезе продолговатого сучка, торчавшего в заборной доске, прямо у него перед фарой. Единственно о чём он не думал, так это о будущем. А чего о нём, действительно, думать, если оно и так придёт. И этак. Ни у кого не спросясь…

Фару время от времени чистил ленивый дождь-неряха, изредка забредавший к ним во двор. Вежливый Чих-Пых пробормотав «спасибо», принимался дотошно разглядывать забор: не изменилось ли чего с прошлого раза?

Но ничего давно уже не менялось. Даже колец в сучке оставалось ровно столько же, сколько и раньше. «Ничего, — думал Чих-Пых, — скоро и у меня будет столько же колец. Придёт время, и на каждый поршень мне по три… — нет, по четыре! — кольца добавят. Вот пусть тогда со мной посмеет кто потягаться! Я даже полную бочку кваса утащить смогу! Да хоть и на край посёлка. Вот!» И, подозвав болтавшийся без дела по двору ветерок, лихо лязгнул жестяной крышкой на задорно торчавшей выхлопной трубе, вызвав тем самым недовольство гусеницы-трубкокура, прятавшейся от нескромных глаз под этой крышкой.

«Сволочи, — думала гусеница, стряхивая с головы хлопья ржавчины. — Подонки! Покурить спокойно не дадут. А на что, скажите мне, годна гусеница, не выкурившая хотя бы одну трубку, а? Я вас спрашиваю!»

И, набив трубку свежими отборными ругательствами, затягивалась свежим дымком грядущего скандала. Который, кстати, как правило, не заставлял себя ждать.

Вот и сейчас во дворе загремело, заухало, и Чих-Пых вздохнул: «Теперь, похоже, последние остатки заднего стекла высадят, как пить дать высадят. Эх!».

 

— Я бы попросил… — прошелестел Чих-Пых осенним листом. Аккумуляторы его давным-давно уже сели, но Чих-Пых приберегал на всякий случай несколько крох энергии, чтобы успеть сообщить, что он ещё в некотором роде жив. Если дело дойдёт до крайности. Разберут его на металлолом, а кому тогда, если что, квас летом возить? Пусть и не полную бочку — Чих-Пых не питал никаких иллюзий насчёт своих возможностей, но…

— Этот? — с сомнением сказал кто-то сзади на частоте, едва воспринимаемой Чих-Пыхом. Какой был ответ, Чих-Пых не уловил.

— Всё потому, что антенна у тебя не той системы, — уверила его гусеница. — А была бы той, был бы ты баком каким-нибудь. Огромным таким!

— Каким ещё баком? — изумился Чих-Пых. — Для варки белья, что ли? Ты бы меня ещё корытом назвала. Дальнего плавания. И это после всего, что я для тебя сделал…

— Подумаешь, — выпустила гусеница струйку в трещину трубы, — позволил в укромном месте пыхнуть пару раз, и туда-же: «столько сде-елал!»

 

Кто-то взял трактор за шкирку и повернул так, чтобы удобнее было рассмотреть. Как берут новорождённого щенка, выбирая из помёта годного. Чих-Пых даже попытался спрятать хвост между задних лап, да вовремя опомнился: какие к чертям собачьим лапы? Откуда хвост?

 

Унькин оглядел трактор. «Хорошо хоть в зубы не заглянул», — отчего-то подумал Чих-Пых и замер на всякий случай, сверкая на солнце осколками стекла. Унькин показал его ядерному грибу, высунувшемуся из банки. Гриб погромыхал молниями в своей глубине и спрятался обратно.

— Ладно, — сказал Унькин, — значит берём.

— Эй! — завопила гусеница. — А я?

— Что ты? — удивился Унькин. — У меня больше мест нет.

— А я… э… краном буду. Ну, это… подъёмным. На двенадцать тонн! Что, мало? Могу и больше, если меня откормить как следует! — и заискивающе улыбнулась, продемонстрировав мелкие прокуренные насквозь мысли.

— Зачем мне кран? У меня экскаватор есть, — отмахнулся от выгодного предложения Унькин. — Удойность — высший класс, а вот двор охранять некому.

Ты разве можешь двор охранять? Да и потом, наступишь на тебя невзначай — полмира ненароком развалится.

Глядя как приосанилась гусеница, заложив пальцы левой руки за борт френча и отставив правую с дымящейся от раздутого самомнения трубкой, он уточнил:

— В будущем. И не твоего, к сожалению. Так, что извини.

— А тебе, — мрачно сказал он трактору, видимо, предвидя неизбежные сюрпризы, — а тебе надо поспать и набраться сил перед дорогой.

 

Унькин опустил трактор обратно на землю, а тот и впрямь взял да и заснул, как щенок, насосавшийся до отвалу мамкиного молока. Снился Чих-Пыху престранный сон. Правда, ему ещё никогда не приходилось видеть сны, а потому сам он, по наивности, и не заподозрил ничего необычного.

 

— Я покажу тебе самое важное в настоящей жизни, — сказала ему бабочка махаон. — Полетели!

— Эй! — воскликнул удивленный Чих-Пых. — А ты кто?

И, не дожидаясь ответа, добавил:

— Да и летать я как-то…

— Я кто? — взвилась бабочка. — То есть, кто я? Ага, значит, пока я была гусеницей, ты со мной знался, а как только я превратилась в бабочку…

— И-извини, — от удивления Чих-Пых начал заикаться, — а когда ты… Я хотел сказать, вот ведь только что ты ещё была гусеницей, и вот так вот враз…

— Что значит «враз»? — возмутилась бабочка. — Я давно уже тебя поджидаю. Уже даже хотела улететь, найти кого-то ещё. Но наконец-то и ты соизволил явиться. Полетели уже, время выходит!

— Так я же не…— замялся Трактор. — А ладно, была не была!

И разогнавшись под горку, с лёгким урчанием взмыл над лугом.

— Уррра! — вопил Чих-Пых. — Урааа! Я лечу-у-у!

— Ты силы-то береги, — расхохоталась бабочка, — а то в самый ответственный момент оконфузишься ещё.

— А куда я лечу, собственно? — озадачился вдруг Чих-Пых. — И что это за ответственный момент такой? Знаешь, я дальше, пожалуй, лететь не буду.

И, спланировав, покатился по лужайке, гася скорость выпущенным откуда попало парашютом.

— Ах! — вздохнула слегка запыхавшаяся бабочка, садясь на капот Чих-Пыха. — Вот вечно так: стоит познакомится с кем-то для развития отношений, как избранничек тут же схлюздит!

И она даже топнула в сердцах так, что у Чих-Пыха внутри что-то оборвалось, и он сказал, глядя на растекающуюся по капоту горькую лужицу:

— Ты… это… только не плачь, ладно? И я… это… я не оконфузюсь! — выпалил он неожиданно для себя и пробормотал едва слышно. — Вот увидишь. А то ещё ты нас затопишь, а я всё-таки не подводная лодка, я воды боюсь.

Бабочка улыбнулась ему сквозь слёзы и сказала почему-то:

— Какой же ты, всё-таки… — и, вытерев глаза, посмотрела так, что Чих-Пых тут же позабыл, о чём собирался спросить.

А спросить хотел о том, что, собственно, она имела ввиду, говоря «какой ты». Он улыбнулся ей в ответ глупейшей улыбкой. Не столь ослепительной, как у неё, конечно, в связи с некомплектом фар, но душа его сама собой распахнулась. Да так, что в ней вдруг не осталось никаких секретов. И бабочка на полном серьёзе сказала: «Да, я тебе верю».

 

* * *

 

Оператор погрузчика подвёл огромный магнит с кучей железного хлама к приёмному бункеру мартеновской печи и неожиданно увидел, как из ржавой тракторной трубы, упавшей в ванну последней, выпорхнула бабочка. Оператор зажмурился и тряхнул головой.

«Не-ет, к чёрту всё, пора в отпуск! — подумал он, не открывая глаз. — Зима, какие ещё к бесу бабочки?!»

 

Открыв глаза и не найдя нигде вокруг только что виденного — он мог в этом поклясться — огромного махаона, оператор безотчётно вздохнул. Мираж исчез, а с ним и дурацкая идея отпуска зимой.

 

* * *

 

— Эй, — сказал Чих-Пых, подпрыгивая от нетерпения. — А куда мы идём, а?

— Да уже пришли, — сказал Унькин. — Вот наш дом. Там, возле забора, твоя будка. В кадушке у крыльца паровой молот. Он спит. Ты смотри, его попусту не тревожь, он старенький у нас. С ядерным грибом ты знаком. Ну, вот и… А нет, чуть не забыл, в стайке у нас дойный экскаватор живёт. Вот теперь точно всё.

И прибавил, улыбнувшись:

— Ну, что же, а теперь давай знакомиться по-настоящему. — Я — Унькин. А ты?

— Я — т… т… — на Чих-Пыха вновь напало заикание.

— А, — сказал Унькин, — я понял: ты — Тэшка. Дворовый Тэшка!

 

И потрепал его по загривку.

И Тэшка понял, что он наконец-то обрёл то, чего ему всегда не хватало: дом и настоящих друзей.