Nektototam's Blog

 — Погнали!  

  Маршрут слалома начался с небольшого родимого пятна в виде крошечного следа куриной лапки на правой скуле. Оно уже потихоньку проглядывало из-под начавшего желтеть синяка, растекшегося во всю щеку. Нинка зашипела, запрокинув голову, когда Славик прикоснулся к нему. Не обращая на ее шипение никакого внимания,  Славик повел, слегка касаясь кожи, палец к подбородку. Достиг едва заметной ямочки. Не удержавшись на краю, сорвался вниз. Заскользил по хрупкому снежному мосту напрягшегося горла. Проскочив,  свернул влево на ходившую ходуном ключицу. Не удержав на ней равновесие, сверзился прямо на грудь и, стараясь не шлепнуться, выписал восьмерку, лихо обогнув  панически вздыбленный пик бледно-розового соска и одиноко поникшую волосинку, сиротливо  росшую рядом с ним. Переведя дух, и  уже никуда не торопясь, скатился в ложбинку меж невысоких пологих холмов и двинулся дальше, прямиком к намеченной цели. Полавировав немного, нырнул в воронку пупка, но, не обнаружив на дне ее ничего, кроме глупого хихиканья Нинки, выбрался разочарованно наверх и отправился дальше. Взлетев по инерции на Венерин холмик, Славик резко затормозил, вздыбив веером редкую низкую поросль, и недоуменно осмотрелся по сторонам. 

 — Так сколько,  говоришь,  тебе? – Спросил он хриплым, от долгого молчания, голосом.

— Шестнадцать, — буркнула Нинка, не открывая глаз. Она лежала, вытянувшись на старом, вышарканном до нитей,  покрывале, постеленном поверх грязного верблюжьего одеяла. Обычно, оно валялось на продавленном диване, любимом месте хозяйского пса  Шлепыча.  Самого Шлепыча давно уже не было, но запах его, вцепившийся   в одеяло мертвой хваткой, даже и не думал расставаться со своей законной добычей.  

   Развалившийся рядом с Нинкой Славик был, в чем успел выскочить из дому:  старой трикухе с растянутой резинкой и серой, прожженной в нескольких местах футболке с оторванными рукавами. На застиранной футболке, меж прорех, все еще угадывались остатки надписи: «Paranoid».   Ярко рыжая, клочковатая борода его, торчала во все стороны. Каштановая шевелюра была  лет сто как не чесана. Слегка скривленный на бок рот, как и буйные глаз – один серый, смотревший пристально, другой веселый, ярко зеленый, придавал ему вполне такой себе, разбойничий вид.

— Что-о? – Славик приподнялся, всматриваясь  в Нинкино лицо. – Это, что – шутка такая?  

— Ну… Скоро будет, — сжала та губы, —  Какая сейчас… разница?    

 — Твою ж ты мать… — пробормотал Славик, — вот же…  Четырнадцать то хоть есть?  А-а…  —   Он встал, махнув рукой и, подтянув штаны, подошел к низкому, распахнутому настежь, окну. Провел ладонью по широкому подоконнику с облупившейся, голубой, кажется – сейчас уже и не разобрать, краской. Во дворе все было по-прежнему.  У мощного двухметрового забора (папаня Таркуса был тот еще параноик) забора, охраняя забаррикадированные ворота, лежали две дохлые немецкие овчарки, прикрытые дерюжными мешками. Рядом с ними валялась лопата. Вот же сука, так и не закопал. Он повернулся и напоролся на Нинкин взгляд. Застигнутая врасплох, она снова зажмурилась и поджала губы. Этот дурацкий жест Славик уже выучил наизусть за те  два дня, что она приходила в себя. 

   Комнатка маленькая. Расстеленное на вмертвую засранном полу одеяло, захватило почти все пространство не занятое Шлепычевым диванчиком. Рядом со стеной, грудой мусора валялись остатки разодранной в клочья Нинкиной одежды. Все, что  они смогли отыскать в темноте. Пригоршня пустых гильз, собранных Славиком, после того, как оставшиеся в живых уроды убежали, и его, бесполезный уже, карабин, валялись на диванчике.  Патронов больше не было. Да и взять их было больше негде. Рядом с Нинкой мертвой змеей растянулся поводок. Ошейник со своего пса она снять не позволила. 

   Нинка повернулась на бок и, обхватив колени, свернулась в клубок. 

— Что, холодно? – Спросил Славик. «Гениальный вопрос, — подумал он, — можно взять конфетку в буфете»  

— Нет, —  откликнулась она мрачно,  – жарко. Может, все-таки, принесешь мне что-нибудь из одежды?

— Я тебе приносил. Лучше мне среди той гнили уже не отыскать.

— Я писять хочу!

— Тебя проводить? Хотя, э-э, дурацкий вопрос, да?  

  Славик вздохнул.  Взял карабин, зачем-то отвел затвор. Убедился, что патрона все так  нет и закрыл его.  Уставился сердито на Нинку. Ну?  Та фыркнула, и начала  из обрывков одежды сооружать себе  набедренную повязку.

— Ух ты! Скво! – Воскликнул  Славик, — Точно Скво.  Самая, что ни на есть! Почти. Пера не хватае. Хочешь, я в курятник сбегаю – там всяко разно должно хоть одно перо, да сохраниться?  А я буду траппером. Натом Бампо!

— Пойдем, Натом, пока я не напрудила прямо тут.

  Она осторожно выглянула за дверной проем. Дверей в этом  доме, даже когда в нем еще жили,  отроду не водилось.  Славик изучал синяки у нее на спине и ногах.

 — Кого ты там высматриваешь? – Не выдержал он, — Подругу или Таркуса? Им, похоже, сейчас некогда. 

— Никого! — Отрезала Нинка и, мотнув головой, пошла налево по коридору к входным дверям. Славик, вздохнув,  двинулся следом. В это время снова дико заорала, висевшая на стене у дверей,  радиоточка. Прямо над головой Нинки.

— Таркус! – Взвился Славик, пытаясь пригладить вставшие дыбом волосы,  — Сука! Сделай тише!  

— Я не могу, — Пробилось сквозь рев  марша из комнаты дальше  по коридору, — там все заржавело.

Славик повернулся и увидел, что Нинка молча плачет.

— Что еще?

— Ничего…

   Нинка сорвала с себя остатки набедренной повязки и принялась вытирать ими ноги, а затем, опустившись на четвереньки  и пол.

 — Брось, — вздохнул Славик, — Таркусовой берлоге ничего не поможет. Наоборот, все какое-то разнообразие. Пойдем обратно. Вот, — спохватился он, стягивая с себя футболку, — возьми, что ли…

 Нинка, смахнув слезы, надела задом наперед футболку и пошла обратно в комнату, сверкая голым задом.

— Я есть хочу.  

 — Не знаю. В доме – шаром покати, сто раз проверили. Что было мы уже съели. Таркус тут уже сто лет не живет, вот и…, — Славик почесал в затылке, — Там, во дворе за домом была старая яблоня. Надеюсь, она еще жива. 

 —  Такрус! Яблоня еще жива? – Заорал он во все горло.  

—  Да хрена бы ей сделалось?  — откликнулся Таркус, — Только выродилась. А что?

— Есть что-то надо, вот что.

— Так собаки же есть. Я их специально не закапывал, чтобы с червями не делиться.  

— Он шутит, — сказал Славик вскинувшейся Нинке, — Не обращай внимания.   

   Славик  сплюнул и  пошел на улицу, помахивая карабином и думая, что надо бы и правда, разделать собак, пока еще их мясо можно использовать. Хотя, Таркус наверняка уже срезал лакомые куски, иначе какого хрена бы ему прикрывать собак мешками?   

   Когда он вернулся,  радио угрюмо молчало, а Нинка сидела посреди покрывала, скрестив ноги по-турецки.  

 — Вот, — протянул он Нинке несколько веточек дички, — хоть что-то. Да не кривись, она спелая. Я пробовал.

— Славк, а чем тебе радио помешало?  — Донеслось до них, — отлично же! Темп, сука,  помогает поддерживать.

 — А тебе, что для этого метроном нужен? Или ты, бля, уже в процессе засыпаешь? 

   Прямо  из воздуха появилась парочка мух и принялась, деловито гудя,  выписывать восьмерки. Голос Таркуса действовал на них безотказно. Он раньше даже представления устраивал, вызывая мух в самых стерильных помещениях института.  Там, где не только мух, а даже и микробов без паспорта,  прописки и санитарной карты со всеми отметками и то не водилось.

—  Не-а, просто так скучно уже стало.  А давай девками махнемся не глядя, а? А то моя старательная, конечно,  но вот ни хрена не умеет. Вот же засада!   

— Я, — Славик скривился, и посмотрел на изображающую равнодушие Нинку. Хреновая из нее актриса, однако. Вздохнул, —  Я, пожалуй, пас. Моя… Моя, прикинь, такая же лапша. И да, сколько твоей подружке годков?

— Да хрен ее знает, а что?   

— Да нет, ничего. Просто так спросил. Сделай уже долбаную радиоточку тише и все.  

— Сломается.  Я пробовал крутить, все прикипело насмерть. Да и, а ну, как важное сообщение передавать будут?  Больше ведь ни хрена не работает.

   Про существование радиоточек все давно уже и забыли, но в старых домах, вроде этого,  они, как висели на стенах, так и весели себе, окаменевая от времени, пока вдруг не пропало все. Электричество, связь, радио.  Почему вдруг сами по себе заработали радиоточки, тоже не было понятно, ведь электричества то не было нигде. Даже в батарейках. И телефоны тоже работали, но только наземные. Да и то, через раз и исключительно по собственной прихоти.   

  Радио без предупреждения, взвыло очередным маршем. Славик швырнул бесполезный уже карабин на диван и лег рядом с Нинкой. Та попыталась натянуть футболку пониже, но она была порвана и не закрывала ровным счетом ничего. Славик захихикал.

— Не-е, надо было и правда тебя на эту, как ее,  Вальку обменять.

— Катьку. Ее зовут Катька. И я тебе не вещь, чтобы меня менять, понял, ты?  

— На имена у меня памяти совсем нет, представляешь? – Славик помолчал. — Жена говорит, что я это специально, чтобы не спалиться с другими бабами. А  я просто не могу их, ну, имена,  запомнить сразу. Не вещь. Но ведь и вы нас не спрашивали, кто с кем будет, правда?  

  Снова начало темнеть. Славик встал. Отыскав коробок спичек, зажег фитиль, плававший в блюдце с маслом.  Поставил блюдце на одинокий стул без ножки, прислоненный к стене  в дальнем углу комнаты и вернулся к Нинке.  

— Хорошо, что вы вышли встречать, — сверкнула в полутьме Нинка широко открытыми глазищами, — убили бы нас. После того, как изнасиловали. Жаль только, что вы не вышли раньше: наших собак они, все-таки,  успели убить. А они у нас с Катюхой были последними защитниками. Все, теперь больше некому…

У нее потекли слезы. 

— Теперь, ну, это,  мы… — Сказал Славик, — ну, в смысле — защищаем.

   Нинка попыталась вытереть слезы рукой, но не получилось и она, раздраженно содрав с себя Славикову футболку, зарылась в нее лицом. Потом громко высморкалась и отложила в сторону. 

— Вот. Ну, — глаза ее были уже сухи, — Так почему же вы так поздно? Меня били. Ногами. И  собирались насиловать. Всю одежду в клочья, зачем-то. Они что взбесились? Катьку тоже, а Таркус – сука, позвав, обещал, что вы поможете. Защитнички хреновы. 

 У нее снова потекли слезы.

  Славик не стал говорить, что он и понятия не имел, что к ним кто-то идет.  Да и  Таркус наверняка об их звонке забыл.  Обычное для него дело.

— Нас… это, ну,  задержали, — сказал Славик, — А потом, мы же всех перебили, помнишь? Да и время нынче такое…   Отлежишься, синяки сойдут…  Вот уже на лице почти нормально. Глаз только еще красный, но это…

Нинка отвернулась и снова сжалась в комок. 

— Обними меня, — сказала она вдруг.

   Истерически зазвонил молчавший с доисторических времен телефон. Славик даже не знал, что он был куда-то подключен. Подскочив, как укушенный, Славик кинулся в коридор. Там уже стояли Таркус и Катька. Таркус в штанах и без рубашки. С незаряженным дробовиком в одной руке и телефонной трубкой в другой. Катьке его рубашка была сильно велика, скрывая ее до колен, как рабочий халат на  институтских лаборантках. Закатанные до локтей рукава. Дикий взгляд из-под всклоченных рыжих волос. Катька держала двумя руками блюдце с горящей свечкой, закрепленной на нем. Нинка старалась держаться за Славкиной спиной. 

— Это тебя, — сказал Таркус растерянно, протягивая трубку. — А откуда…

   Славка взял трубку и поднес ее к уху. Трубка молчала. Он неуверенно сказал: “Алло”. Никто не ответил. Только в полной тишине потрескивали разряды статического электричества. “Алло?” — повторил он и неожиданно для себя, громко сказал:

— Иди нахер, козлина! Здесь такие не живут!

   И аккуратно положил трубку на рычаг допотопного телефона.

—  Ошиблись номером, — пояснил он.  

— Держи, бля, аккуратней, — сказал Таркус Катьке, —  последняя, бля,  свечка.  

—  С тобой все нормально?  — Спросила Нинка подругу, внимательно вглядываясь в ее лицо.

—  Да, — сказала та и едва заметно скривилась.

— Не обижает?

   Катька замешкалась, взглянула на кошачью, вечно улыбающуюся  физиономию  Таркуса, и пробормотала: “Нет, что ты. Все… все, кажется, нормально”

   Славик, повернувшись, неловко обнял Нинку. 

—  Пойдем,  — сказал он, — у нас еще куча дел. Оставь их, разберутся.  Теперь каждый сам по себе…

  Нинка ободряюще улыбнулась Катьке и, подморгнув налитым кровью глазом, сказала:

—  Да, мы пойдем. У нас и правда, важные дела.

   И повернувшись к Славику улыбнулась. Открыто, впервые с их появления тут. У Славика от неожиданности перехватило дыхание и он, молча взяв ее за руку, повел за собой. 

   В одной руке Нинка сжимала веточку с дикими яблочками, а другой крепко прижимала его правую руку к своей груди.  Они лежали в полутьме, освещаемые неровным светом фитилька, горевшего в дальнем углу.

— У тебя… красивое кольцо, — сказала она, — а у меня уже никакого не будет.

  Она повернулась к нему и взяла его руку, пытаясь разглядеть кольцо.

—  Не говори ерунды, — неуверенно сказал Славик, — все у тебя будет. Это у меня уже все позади.  — Он вспомнил вспышку огня, в мгновение ока пожравшего всё его прошлое, и не оставивший никаких надежд на будущее. Оставив лишь, не иначе как в   насмешку, его самого. Целым и невредимым. С пустым помойным ведром в руке и россыпью дыр на футболке. — У тебя все еще будет.  Вот увидишь.

 Нинка отпустила его руку и прижалась к нему крепко, уткнувшись лицом ему в грудь:

—  Пятнадцать. – Выпалила она, —  Два дня назад. И еще… у меня еще никого не было. Вот. — Она хихикнула, и зашмыгала носом. — Даже насильников и тех вы расстреляли, козлы.

Она протянула Славику веточку с яблочками:

 —  Пожалуйста, возьми…

  Славик стянул с пальца кольцо и, продев в него веточку дички, положил рядом с собой.  Сбросил с себя остатки уже никому не нужной одежды и крепко обнял Нинку.

   Все прошло до скучного обыденно. Славика подобный опыт не отягощал. Нинка, пытавшись ответить на его движение, подавшись к нему, вдруг вытянулась в струнку и дернулась было вывернуться, но тут же стихла и дальше лишь лежала неподвижно, ожидая пока Славик не закончит свою часть их общего, крайне важного для них обоих дела.

  Славик курил последнюю сигарету, зашвырнув смятую пачку в угол и едва не сбив чадящий фитилек. Нинка лежала рядом обхватив его руками и ногами. Докурив, он затушил окурок об пол и, подвинув Нинку, нащупал кольцо с веточкой. Вышвырнув, начавшую уже увядать, дичку в ночь за окно, Славик надел на палец молчавшей Нинки кольцо.

— Вот, а ты говорила. —  За окном, в ответ на его дар,  вспыхнул яркий свет. — Не бойся. Славик погладил Нинку по спине, не бойся. Это всего лишь Солнце.

— Но… сейчас же ночь?

— Не важно. Уже все совершенно не важно.

— Все закончилось?

— Да, все закончилось. Обними меня крепко-прекрепко, Нинк,  и закрой глаза. Нас теперь никто не разлучит. Даю слово.   

— Ника. Меня…  Меня зовут Ника. Но если хочешь, я буду для тебя Нинкой.

— Я же говорил, у меня дырявая память. – Пробормотал он примиряюще, —  На имена, Ника.  Но теперь я его уже никогда не забуду, Ника, никогда. До самой смерти. Клянусь.   

   Они обнялись под усиливающийся треск статического электричества и, спустя мгновение, а может и вечность, исчезли, растворившись в очередной вспышке света.