Nektototam's Blog

« Нет! Вставший вал!
Пал – и пророк оправдан!
Раз – дался вал:
Целое море – на два!»
М. Цветаева.

«Неизъяснимо лицемерно –
Не так ли кончиком ноги
Над теплым трупом Олоферна
Юдифь глумилась…»
О. Мандельштам.

– Давно пора. – Мирка покосилась на буйно заросшую макушку Моти, и, фыркнув, поправила воротник белого халата с кислотно–синей эмблемой отеля на нагрудном кармашке.
– Я еще вчера проверил, – сказал он, подтягивая и без того туго завязанный пояс белого гостиничного халата, – нет у них парикмахерской. Точнее, есть, но парикмахер в отпуске. А может, рожает. Я не понял. У нее был такой акцент…
Он попробовал затолкать под поясок большие пальцы рук, на манер Грязного Гарри, но пальцы влезли лишь наполовину. Он попытался побарабанить по ремню, но спохватился: поясок – тряпичный. И, чтобы не выглядеть совсем уж глупо, отказался от этой затеи. Моти обреченно запихал руки в карманы, но и там им было неуютно. Он вытащил их и зашмыгал большим носом с прыщиком в ложбинке меж кустистых бровей.
У Мирки в кармане халата зазвонил телефон. Мирка бросила теребить нитку, торчащую из рукава, и хищно поволокла из кармана телефон, как кольт из кобуры. Моти рефлекторно среагировал, но моментально взял себя в руки. Черт бы тебя побрал – боевая подруга! Мирка взглянула мельком на высветившееся имя, задумалась на секунду и, скривив губы, шаркнула, сметая подпрыгивавшую от нетерпения зеленую кнопку:
– Ой, при–ивет! А? Ну! Да, ты что! – Прижав телефон плечом к уху, рассеянно разгладила кончик пояска, – У меня? Все то же, – сказала она, разглядывая нитку, торчавшую из пояска – не, никаких, увы. Надеюсь, что уж у тебя–то все в поряд… Что? Да не может быть. – Она оторвала нитку и принялась наматывать ее на палец, – Как здорово! Работа? А–а, а я уж подумала… Нитка порвалась и Мирка, не прекращая агакать, принялась искать новую.
Лифт отчего–то снова миновал их этаж без остановки. Моти тыркал пальцем в итак светящуюся тревожным светом кнопку. «Да что же это такое, – бормотал он себе под нос, – уже третий!»
– Может, пойдем на другой…, – начал он, но Мирка лишь мазнула по нему взглядом, и продолжение фразы сразу же оказалось неуместным. – Сломаешь ведь снова! – Прикрикнула она, – Да нет, не тебе… Слушай, а как же она… Ни фигассе…
– Я, может… – Моти прислушался, пытаясь уловить, кто из подруг позвонил на этот раз, но у него ничего не вышло и он прикрикнул на носившихся вокруг них Эську с подружкой:
– Ну, хватит уже! Голова кругом!
А–а–а! Вопили мелкие бестии и у Моти и правда, стрельнуло с оттягом в правом виске и тут же онемела щека: «мигрень, – подумал он равнодушно, – самое время и самое место. А еще я забыл таблетки. Такого давно уже не бывало, с самого выхода из больницы. Интересно, тут есть аптека?». Ему вдруг стало так жаль себя, что он, к своему изумлению, едва, чуть ли не впервые в жизни, не пустил слезу, но вовремя опомнился и снова принялся давить на кнопку.
В холле, рядом зеркалом в пол стены, стоял разлапистый куст в огромном горшке. На кусте красовалось восемь крупных, мясистых листьев. Они специально вчера остановились рядом и Моти провел по нижнему листу ладонью, пытаясь определить – настоящий ли? Но и со второй попытки ему это не удалось, и он, не рискнув отщипнуть кусочек, решил, что цветы, скорее всего, искусственные – вон как блестят, наверняка пластмасса.
В зеркале отражались они с Миркой и окно от пола, застеленного пыльным на вид ковролином, до потолка, с бегущим по кругу тревожным кардиограммой. В окне, за голубой дымкой угадывались горы. Где–то там, внизу, молчало море. Больше похожее на чреду огромных тазиков с горячей водой, в которую вбухано столько соли, что она уже не знает растворяться ей дальше или же просто выпасть в осадок. Моти в таком отпаривал мозоль. Это было сразу после медового месяца.
Мозоль на подошве левой ноги была древняя, на нее Моти и внимания–то никогда не обращал. Но с некоторых времен она вдруг стала досаждать все больше и больше. Он захромал. Все чаще в голову прокрадывалась дурацкая мысль: «не обзавестись ли тростью, раз без этого уже совсем никак? И вид будет солидней».
Мирка ругалась, но врачей Моти боялся еще больше и, не смотря ни на какие Миркины уговоры, в больницу упорно не шел, надеясь, что все как–нибудь рассосется само собой. Так продолжалось долго, пока под раздражённое Миркино бубнение ему в спину, Мотина рука не дрогнула. Маникюрные ножницы, стыренные им из Миркиного маникюрного набора с вензелями на крышке – он ими состригал нарост – воткнулись в мозоль так глубоко, что под его завывания, хлынул затаившийся в глубине мозоли гной. И… все прошло. Буквально за несколько минут. «Едва выжил, – солидно объяснял Моти всем свою неожиданно пропавшую хромоту, – но переборол. – Добавлял он со сдержанной гордостью, – Главное, упорство и вера в победу. Результат гарантирован».
Было лишь слегка жаль так и не купленную трость, которую Мирка присмотрела на распродаже, но наотрез отказалась покупать после его чудесного выздоровления. Вместо этого он купил кроссовки и снова принялся бегать по утрам. Но, повредив колено, и к этому быстро охладел, перейдя на ходьбу. А потом и вовсе забросил почти не ношеные кроссовки на антресоли.
Между зеркалом и пластмассовыми цветами открылись дверки лифта. Моти было дернулся в его сторону, но лифт был совсем небольшого размера. Низкий и узкий. «Как в него кто–то помещается? – Удивился Моти, но увидев тюк с бельем, махнул рукой, – а, служебный».
– Ура! Детский! – Закричала Эська и кинулась в лифт. Следом за ней заскочила и ее рыжая подружка из соседнего номера, имя которой Моти не мог запомнить уже который день, с самого приезда в гостиницу.
– Стой! – Всполошился он, – ты куда?
– Мы вас внизу подождем! – Крикнула она, сквозь щель закрывающихся дверок. К ногам Моти порывом воздуха от ушедшего лифта принесло карточку. «Горничная №5», прочел Моти прищурившись. И потянулся, чтобы поднять ее.
– Мы едем или нет? – Подмороженным голосом осведомилась Мирка, не отрываясь от телефона.
Моти не сразу понял, к кому она обращалась. К нему или к невидимой подруге? Скорее всего, к нему: с подругами она так не разговаривает. Вздохнув, Моти покорно всунулся в переполненный в лифт и, чтобы не видеть других, уткнулся носом в возмущенную Миркину спину и засопел. От едва ощутимого запах хлорки, идущего от Миркиного халата, у него заслезились глаза.
– Вы не видели тут, ну, двух девочек, а? Ну, Эську. С кудряшками? А другая, ну, это – такая – рыжая.
Дежурная с удивлением посмотрела на Моти:
– Кажется, нет. А где они должны были быть? – Потянулась к телефону, – Сейчас вызову охрану.
– Они на служебном лифте удрали, да. Ну, вот там. – Моти, сориентировавшись, махнул рукой в направлении, где находился маленький лифт на пятнадцатом этаже.
Дежурная, не выпуская трубку из рук, посмотрела на стенд с фразой «Добро пожаловать!» на двадцати трех разных языках, на который указывал Моти, и пожала плечами:
– Но… Подождите, у нас же нет никакого служебного лифта.
– Как – нет? – Удивился Моти, но махнув рукой, кинулся по лестнице вниз – надо было спешить!
Поморщившись и задержав дыхание, проскочил этаж «СПА» откуда явственно пахло и хлоркой и сероводородом и еще чем–то, что Моти не рискнул опознать, боясь что вновь начнется приступ. Обогнув выводок толстух, ковылявших на выход к бассейну, он понесся сломя голову вниз. Туда, откуда доносился запах свежих опилок и где, Моти был в этом совершенно уверен, пряталась несносная Эська.
Массивная с виду дверь, поддалась неожиданно легко. Моти заглянул. Мастерская. Она была огромной и ужасно, даже для него, захламленной. Яркий свет освещал здоровенный верстак, засыпанный стружкой. Стружка была везде. Она лежала сугробами на полу, особенно много ее было вокруг монстровидного станка стоявшего в углу. Моти втянул носом ее запах и улыбнулся: нет ничего более приятного, чем запах свежей стружки. Он огляделся. Где же она прячется? Моти взобрался на верстак и осмотрелся вокруг. Рядом с дверью, на которой на гвозде висел противогаз, военного образца, стоял прислоненный к стене гроб. Еще не обшитый материей. «Тонковата доска, – оценил Моти, – замаются жмура нести».
Ему однажды пришлось таранить такой, сколоченный им же на скорую руку в заброшенной столярке. До сих пор Моти преследовала картинка: они прут ящик к вертолету, готовому взлететь в любую секунду, едва выдирая из грязюки ноги и проваливаясь по колено в невидимые под ней выбоины, а он едва сдерживается чтобы не заржать в голос: «Черт! А если Тощий, точнее, то, что от него осталось, проломит тонкие доски и шлепнется прямо в грязь»? О чем думали другие он, замотавшись, спросить так и не успел.
Схватившись рукой за свисавшую с потолка цепь тельфера, Моти подтянулся, чтобы рассмотреть, что там прячется за массивным станком. Бугристая станина была выкрашена зеленой краской. На крупном шильдике красовались корейские иероглифы, а чуть пониже «D.P.R.K. 1948»
Цепь неожиданно дернулась в его рука и поехала влево, в сторону огромного чана, в котором булькало мутное варево. От него остро несло химией.
– Эй! – Закричал Моти, – что за дебильные шутки?
Он хотел было, спрыгнуть, но вдруг понял, что находится слишком высоко и лишь покрепче ухватился за цепь, ставшими скользкими руками.
– Эй! – Крикнул он, стоявшей у стены рыжей женщине в униформе с пультом в руках, – Номер пять! Что за шутки? Я ищу…
Цепь дернулась. Моти покрепче вцепился в нее.
– Я знаю, что ты ищешь, – Сказала она, останавливая тельфер прямо над чаном. – Вы все ищете одно и то же.
Горничная выпустила из рук пульт и, развернувшись, вышла в едва приметную дверь в стене. Моти завороженно смотрел, как медленно замедляясь, раскачивается свисающий с потолка на черном кабеле–хвосте, пульт с тремя кнопками. Две были черными, одна – красной.
«Надо раскачаться. – Мелькнуло вдруг у него в голове, – Бля… хана же!»
Вцепившись в цепь так, что руки свело судорогой, Моти принялся осторожно раскачиваться и когда уже совсем был готов отпустить руки, тельфер снова тронулся с места и, вместо пола, Моти рухнул на станок. Дисковая пила, выскочив из прореза, радостно взвизгнула, набирая обороты. Моти медленно ехал прямо на деловито звенящий диск. Звонкое жужжание вонзалось ему в мозг, но он ничего не мог поделать: мышцы так свело, что он лежал неподвижным бревном и беспомощно наблюдал, как к его переносице приближается сверкающий круг циркулярки.
Свет в мастерской внезапно мигнул. Пила жалобно икнула, а Моти, очнувшись, отыскал в себе силы, сдвинуться к краю. И, под победный звон набирающей обороты пилы, последним усилием воли, сдернувшись еще на самую малость, рухнул на пол мешком мерзлой картошки. Ест –– ь.
– Эй! – донесся до него недовольный голос Горничной, – кто там со светом балует?
– Это я, – ответил ей Эскин голос.
Кафельный пол был относительно чист. Лишь засохшие красноватые разводья украшали его, насколько мог видеть его Моти, не поднимая головы. Он попытался пошевелиться. С первого раза не получилось. Осторожно задышал, пытаясь разогнать кровь по онемевшему телу. Мелкие стружки разлетелись от его дыхания, очищая кафель перед его глазами. Почувствовав что–то, Моти скрипнул зубами и двинулся вперед. И тут же уткнулся в носок туфли со стоптанной подошвой.
– Ишь ты, живчик какой… – Сказала Горничная. Непонятно было одобряет она его прыть или наоборот? Моти решил не думать.
Он повернул голову самую малость, чтобы хоть что–то разглядеть. В веснушчатых руках горничной снова был пульт. Уже без провода. «Интересно, – равнодушно подумал Моти, – от чего на этот раз»?
Зашумел мотор и его поволокло, за скованные пластмассовыми наручниками руки, вверх.
Кафель на стенах, на полу. В углу комнаты в полу отверстие – слив, прикрытый решеткой. К нему тянутся высохшие розоватые следы водных потоков. Горничная взяла в руки разделочный электронож и, натянув болтавшуюся на шее маску и надвинув защитные очки, включила.
– Эй! – Уже в голос заорал Моти, и задергался, пытаясь отклониться. – Ты что, взбесилась? Оставь меня в покое!
– Эк тебя колбасит–то, – вздохнула Горничная, и, положив на стоявший неподалеку стул нож, принялась привязывать Мотины ноги к железной петле в полу. Он попытался отбрыкиваться.
– Эй, а ну–ка не балуй, – Она шлепнула его непонятно откуда взявшимся разрядником для скота, и Моти обмяк, вывалив, ставший неожиданно чужим, язык. По босой ноге текло. «Надо было сходить в номере, – подумал он, глядя, как желтая струйка неторопливо продвигается в сторону решетки в полу.
«Никакого покоя, – проворчала Горничная, короткими нажатиями на кнопку пульта подтягивая Моти повыше. Веревка натянулась, у Моти захрустели кости. – Так–то лучше, – сказала она и, похлопав Моти по спине и проверив натяжение веревок, добавила, – намного лучше. – И включила нож.
За зеленой дверью в стене раздался резкий шум.
– Да сколько можно! – бросает на пол нож Горничная, – у меня скоро смена заканчивается, и дел невпроворот, Ироды!
Сорвав с лица защитные очки и маску, она отправилась к двери. Рванула сходу. Дверь громко стукнулась металлической ручкой о стену. Моти видел хорошо освещенное помещение холодильника, с развешанными на крюках тушами. В углу грудой свалены купальные полотенца, связанные парами тапочки, халаты с эмблемой отеля. Протез с красным резиновым шлепанцем. Он его вчера видел на пляже. Тогда он был вместе с тучным мужиком. Моти еще удивился: зачем ему тапочек на протезе, а вторая нога с татуировкой дракона – босая. Потревоженный шумом дракон раскачивался, вися на большом крюке, протыкавшем его хвост. Тапочка так и не было. Горничной тоже. Моти попытался пошевелиться. Не вышло.
– Эська! – Крикнул тихонько Моти, – возьми пилу и перережь веревки.
– Я… боюсь, – ответила Эська. – Сейчас придет тетенька и сделает это.
– Я не могу ее ждать, – Крикнул шепотом Моти, – скорей!
– А почему ты шепчешь? – Удивилась Эська и, пожав плечами, пошла к холодильнику, бросив через плечо, – я сейчас ее позову, не бойся!
– Не–ет! – Закричал во весь голос Моти, но Эська уже скрылась в холодильнике, и он понял, что помощи ждать не приходится.
Сверившись с бумажкой, вытащенной из нагрудного кармана, Горничная вскинула нетерпеливо зудящий нож и, примерившись, опустила его на Мотино бедро.
Звонко прозвенел рингтон из «Шербурских Зонтиков».
– Телефон, – Подсказал Моти. – У Вас звонит телефон.
Она выключила нож и, взглянув на разодранные штаны, оборвала штанину, осматрела ссадину и, вздохнув, выволокла из кармана томно грассирующий телефон.
– Але, это ты? Черт, как неудачно… Да конечно могу. Нет, у меня скоро смена кончается, а я все ни в зуб ногой. Да, конечно помню, и? Да ты что! И сколько? Не верю! Тут вкалываешь, как проклятый, домой едва доползаешь и падаешь замертво, а она… Офигеть.
Моти замычал. Горничная встала со стула и, не прерывая разговор, заткнула ему рот обрывком его же штанины.
– Что? Что–ты, какая может быть личная жизнь у вдовы? Сейчас закончу и домо–ой… Конечно надоело, но, сама понимаешь – кому–то же надо. Да. До скорого.
Положив в телефон в карман, вздохнула и потерла ладошкой щеку.
– Зуб болит? – пробубнил Моти сквозь материю.
– Ну вот, черт. – Промазала, пробормотала она, разглядывая царапину на Мотиной ноге. – Снова вони будет от начальства. Сам бы поработал в таком режиме, сука.
Она снова плюхнулась на стул и высморкалась в большой платок. По щекам текли слезы, рисуя едва заметные бороздки. «Красивая, – подумал Моти». Она снова высморкалась и, вытерев лицо, включила нож. Моти громко мычит, но она, примерившись, снова опустила его в паре сантиметров выше от первого, неудачного надреза.
К каждой откромсанной детали Мотиного тела, Горничная прикрепила бирку, вытаскивая их из кармана и подписывая фломастером. Последнюю, пришпилила к его правому уху и осмотрела внимательно, схватившись за волосы и вырубая нож. Не найдя ничего примечательного, бросила голову в тележку, уже полностью заполненную его расфасованными частями. Критически осмотрела.
– Мда, так себе экземплярчик.
И принялась собирать разбросанные по полу инструменты и складывать их в высокий шкафчик, с дверкой украшенной аппликацией кролика с разноцветным мячиком.
Голова Моти широко распахнутыми глазами смотрела в сторону двери. Кто–то мелькнул возле двери. Эська, понял он. Эська на секунду задержавшись, шлепнула по выключателю, и все исчезло в кромешной тьме.
– Свет! – закричала Горничная в полной темноте, – да что же это такое, а? Смерти моей желаете, ублюдки! Навуходоносоры!
Дверь внезапно открылась и Моти увидел, как в проеме мелькнула маленькая фигурка.
Отбиваясь от хлестнувшего по глазам солнца, Моти ссадил кожу на костяшках пальцев, заехав рукой по не успевшей до конца распахнуться двери лифта, и замер, пытаясь не заорать. Удалось, хотя и с трудом.
– Больно? – Спросила Мирка сочувственно.
– Жить буду, – Выдавил из себя Моти.
Рядом с выходом к бассейну и на пляж, в точно таком же, как и на их этаже, горшке, цветок. Листьев на нем, правда, больше. По трубке, прямо под корни, текла вода. На одном из листьев было что–то выцарапано, и потом заштриховано. Моти, дотянувшись, провел пальцами по зарубцевавшейся коричневой ткани.
– Эська, – Сказал он.
– Что? – Рассеянно спросила Мирка, поправляя солнечные очки. – Опять за свое?
– Эстер – хорошее имя, – упрямо отозвался Моти, и набычился, ожидая продолжения скандала.
– Да ну тебя, – вздохнула Мирка, – ну, хорошо, я подумаю. Доволен теперь?
– Двинулись к бассейну?
– Конечно, – сказала Мирка наклоняясь к нему. Поправив легкую накидку у него на коленях, толкнула кресло в сторону веселого гама, – конечно, пойдем.
– Погоди, – сказал он и, вытащив прицепленную к креслу трость, встал, невзирая на острую боль, во весь свой, почти двухметровый рост.
– Рано еще! – засуетилась Мирка, пытаясь подставить плечо, – Ключников, не дури!
Моти помедлив, сделал шаг и остановился, переводя дух. Поймав сквозь выкатившуюся слезу понимающий взгляд мужика в красном шлепанце на новеньком протезе, подмигнул ему и сделал еще один шаг.