Свет в окне угловой квартиры на четвертом этаже старого блочного дома горел далеко за полночь. Ватрушкин сидел, как истукан с острова Пасхи посреди огромного, непаханого поля работы. На мониторе — грустный лист древнего текстового редактора с сиротливой фразой: “Все началось с”. Заказчик согласился подождать до утра. Да. Крайний срок. Иначе придется возвращать аванс. Но аванса уже нет. Как нет и надежды на появление текста. Ватрушкин повертел головой, высматривая, чтобы еще превратить в слова. Все вокруг уже было использовано сто раз и в разных сочетаниях. Даже кот Хлабысь, сидевший на шифоньере с самого вечера, и тот, кем только не успел побывать. Даже пришельцем из далекого космоса. Три, кажется, раза. Один раз прилетел по обмену опытом с местными котами, во второй — его продали в рабство, и он бежал на сломанном звездолете, класса «Коготь Ярости» и попал на Землю на спасательной шлюпке. В третий…. Черт, Ватрушкин почесал подбородок, что там было в третий раз… Щетина. Три дня не брился, колется. Если не сбрить сейчас и подождать еще день — два, колоться перестанет, но превратится в лохмотья. Внучка Котлеткина явно не оценит, а ее внимание… Он покопался в ящике стола и отыскал электробритву на батарейках. Нажал на кнопку. Бритва продемонстрировала ему свое презрение. Может есть новые? Он покопался в другом ящике и нашел распотрошённую упаковку батареек. Бритва смену батареек проигнорировала. Видимо, тоже дохлые. Срок годности… Использовать до… стерлось от времени. Дальнейшие поиски не привели ни к чему. Ватрушкин прошел по комнате в поисках ну, чего-нибудь.
Хлабысь настороженно наблюдал за переваливающимся с ноги на ногу Ватрушкина. Еды для него еще дня на три: он сам видел – упаковка почти пустая. Идти некуда. Разве что к дворнику деду Котлеткину, живущему на первом этаже. Но у него и свой кот есть. Да и Хлабысь пробовал уже: три дня как сыр в масле катался, пока Ватрушкин его не отыскал. Спохватился, гад. Хлабысь дернул кончиком хвоста.
Ватрушкин не обратил на него внимания. Он подошел к окну и опершись на подоконник, уставился в даль. Даль смотрела на него небритым, смутно знакомым, лицом
— Эй, — окликнул даль Ватрушки, — как там…
Он попытался подобрать слова, но они и тут уворачивались от него.
— Эй. — Равнодушно откликнулась даль, — да черт его знает, на самом то деле…
Ватрушкин обреченно сопел, рисуя на стекле символы бесконечности.
Ватрушкин протер стекло рукой. Лицо дали размылось. Рывком задернул выцветшие шторы, едва не порвав ветхую материю. На голову свалилась пачка сигарет и коробок спичек. Он, что, когда-то курил?
Хлабысь сполз с шифоньера и потрусил на кухню. Так. Опять он забыл налить воды. Хлабысь нервно мявкнул. Оглянулся на Ватрушкина. Не помогло. Тот рассматривал шторы, явно пытаясь вспомнить, какой на них был рисунок. Хлабысь заглянул в мойку. Выбрал посудину почище и принялся лакать из лужицы воды на дне. “Что он ел? — Думал Хлабысь, — отрава какая-то. Даже та дрянь, что он скармливает ему и то съедобней этого.”
— Есть! — Ватрушкин победно глядел на тусклый огонек едва горевшей спички. — Ах, да! — он подкурил торчавшую у него изо рта линялую сигарету в желтых разводьях и закашлявшись от вони, бросил спичку и, выплюнул сигарету в предусмотрительно распахнутое окно, черт!
— Черт, черт, черт! — завопил он, сдирая весело горящую штору, — черт!
Огонь был укрощен. Ватрушкин осмотрел урон. Подпалина на полу; обгоревшая слегка штанина. Или это просто копоть? Тапочки можно выкинуть. Правда, их давно уже надо было выкинуть, но теперь у него уже не было выбора. Ватрушкин выглянул в окно — не разбудил ли кого? Вроде, тихо. Он облегченно выдохнул. Сигарета! Утром, уже совсем скоро, Котлеткин выйдет подметать двор и обнаружит его сигарету. Вот только вчера они с Ватрушкиным осуждали неизвестного вандала, повадившегося выбрасывать ушные палочки в окно. “У паршивца, что сто ушей, что ли? — Поражался Котлеткин. — Это же сколько, наверно целый наш дом надо перечистить за раз, чтобы столько палочек изнахратить. Тебе кто-нибудь уши чистил? Вот и мне нет.” И вот сегодня… Ватрушкин кинулся вниз по лестнице, оставляя следы от рассыпавшихся на ходу тапочек, во двор. Выбежав, понял, что не взял с собой фонарь, а сигарета, похоже, погасла. Он сел на лавочку у крыльца и задрав голову уставился в низкое ночное небо. Луна, вечно валандающаяся с другой стороны дома, оказывается, под утро забредала к ним во двор.
— Привет, — сказал Ватрушкин, — а я тут, это, мусор… Ну, намусорил, в смысле. Вот жду.
Луна хмыкнула и засветила немного поярче.
— О, спасибо! — обрадовался Ватрушкин. И кинулся искать окурок сигареты.
— Ты чего там забыл? — Спросила Луна голосом Котлеткина. — Помощь не нужна?
— Да я, тут… — Ватрушкин покраснел, благо еще было темно и не видно. — совершенно случайно… Ну, выбросил… и вот. — Он развел руками.
— Что-то ценное? — Спросил Котлеткин, и опытным взглядом прочесал двор, — вроде, ничего необычного нет.
— Нет, ерунда, — выдохнул Ватрушкин, — может мне показалось. Работал всю ночь, вот и…
— Отдохнуть тебе надо. — Сказала Котлеткин. — Ты заходи сегодня вечером, посидим, поговорим. А то ты совсем куда-то запропал. Внучка обещала заглянуть, я пироги стряпать буду.
— Я, это, я обязательно зайду. Пойду, пожалуй, мне утром заказ сдавать надо, а у меня еще конь не валялся. Такие дела. Короче, сплошной, как его, зум блюм. Да. Хорошее имя — Зумблюм. Стоногий. Ага. Я, это, вечером, короче.
И вскочив, Ватрушкин кинулся к подъезду.
Хлабысь, взгромоздившийся на свое обычное место, смотрел, как Ватрушкин ожесточенно колотит по клавишам и думал: ”Ну вот, опять он за свое. Нет бы, гад, о коте подумал. Погладил хотя бы.” Он прищурился, пытаясь вспомнить, когда Ватрушкин гладил его последний раз и не смог. Тогда Хлабысь соскочил с шифоньера и взгромоздился Ватрушкину на колени, поморщившись от горелого запаха штанов. Ватрушкин удивленно на него посмотрел, ожидая подвоха, и осторожно провел рукой по спине. “Эй, — сказал он, — ты, это, все нормально?”
Кот угрюмо муркнул в ответ, и Ватрушкин, мельком взглянув на часы, снова заколотил по клавишам. До дедлайна оставалось совсем мало времени, но он все еще успевал.
Добавить комментарий