Жрите, бляди! Жорик, ворвался в комнату, вышибив тощим задом дверь, с разворота жахнул огромную мятодонную сковородищу с верхом шкворчащими сизыми рожками полную, прямо на неприбранное разноцветие пожиток на столе вольготно развалившихся и, выхватив заткнутые под штанов резинку ветхой трикухи столовских алюминиевых ложек охапку, замер.
Одна из девиц, уже явно освоившаяся в отличии от товарок с общажной вольницей жизни, тянулась за ложкой, сообразив. Остальные молча смотрели на Жорика хлопая вразнобой достоинства разного глазами.
Que veut cette horde d’esclaves — провозгласил он ничуть почти что не смутясь, — Э-э, сахар есть? – кошачьи редкие усики на его круглом, как по циркулю, лицу, хищно зашевелились облегченно, — Formez vos bataillons, Marchons, marchons!
Победив в краткой, но решительной схватке бойкую девицу, ложку отнятую бросил вместе с остальными сверху на жратву, подхватил сковороду двумя руками вцепившись в ручку и ломанулся к выходу, багровея лицом не столько от тяжести ноши.
Идиот. Скры молвил, мрачно перемешивая в сковороде мощную ложку аджики. Аджика красными разводьями скрашивала кровью нечистой туманные рожки. Вдыхая жизни огонь в остывавшую лаву жареного маргарина. Это другой этаж, Жорик, другой. Наш этот, а тот – другой. На том биологини живут. Там плитка свободной была, а у нас все заняты, вот и все дела. Ты чуть не скормил им наш ужинозавтрак, мудак ты, мудак. Хоть ты и филолог, скотина.
Qu’un sang impur
Abreuve nos sillons !
Выдохнул Жорик и, воздух побольше набрав, добавить хотел.
Стук в дверь прервал его речь,
— Не открывай! – прошелестел кленовым осенним листом Юрчик дородный, прятавшийся на кровати за книжкой грамматики гэльской, — у нас мало всего.
— Мы тут… Сахар, — послышалось из-за двери, — и еще у нас… масло. Сливочного пачка. Завалялась. И хле…
— Так что же вы молчите! – взревел стаей тигров Скры, бросив ложку на стол, украшенный сковородкой и пятнами прошлых пиршеств убогих, кинулся открывать.
— Все взяли? – Жорик чайной ложкой размахивал, призывно заглядывая в глаза девиц, выбирая за кем приударит лишь канонада орудий отгремит о дно сковородки.
— А почему у него чайная ложечка? — Спросила бывшая бойкая девица, — ему же не достанется.
Жорик ввел свои силы в бой, когда почти показалось дно. Все опустили ложки, признавая поражение. И пока ложки опускались в рук свободном падении, сковорода заблистала действенной чистотой. Ну почти. Какая уж там девственность, жизнью помята не бог приведи.
— Ого, — сказала бойкая девица, — и правда.
Трехлитровая банка с чаем-чернушкой опустела почти. Одни нифиля. Девицы покинули комнату – рано вставать, а еще не выучены две сотни названий костей. Жорик было рванулся помочь, но был отвергнут и загрустил. Не на долго, впрочем.
— Догогие товаищи, — голосом реликтово-вечного бровеносца произнес он, бася невпопад, — в то, — тут он почмокал жирными губами, очень похоже на оригинал, и продолжил, — в то вемя, кохда наши ду-узья во усём мие, празнуют завершение успешного ужина в комнате семь, — тут он снова зачмокал, — трцать пять, некотые сосиськи сраные ведут себя непотребно.
— Посадят тебя, ох посадят. – Жорик прожурчал рвнодушно.
— Не, нашего стукача отчислили, кажется. Давно не видал.
— Эх, сосиськи бы сейчас, — зашевелился под гэльской грамматикой Юрчик, — настоящие… Мама из министерской столовки как-то приносила. Вку-усно.
Все замолчали.
— Жорик, вали, мой посуду, — проворчал Скры, — ты был последним.
— Эх, надо было девок под это дело запрячь, — расстроился Жорик, — совсем перестал мышей ловить!
Я помню, как мама выбирала мясо для фарша. Мы шли на базар. Обязательно утром, пока еще можно выбрать. К открытию лавок. — Скры вздохнул, — на котлеты, говорила она и мясник, скотина хмурая, отрубал кусок не слишком жирный, но и не постный совсем. Хмыкал выразительно, подмигивал. Красным, налитым глазом. Почему у него были такие глаза? Мол, может еще чего? Бровями играл. Ну-у? Сейчас-то я понимаю, а вот тогда. Мам, пойдем уже домой, а? Дома папа с чугунной мясорубкой. Пока ходили, он для нее ножи точил. Мясо, замоченную горбушку серого, несколько долек чеснока ароматного, луковицу, порубленную крупно, туда же. Зелени малёха, если летовесна. Потом еще на раз. Потом соль – чайная ложка на килограмм, яйцо и на хлебной крошке валяем котлет колобки. Как в детстве из глины, как только снег сойдет. За сараями глина оттает немного и можно катать, полируя их до блеска коричневого. Котлеты в скворчащую сковороду аккуратно кладем, а в соседней кастрюле картофан уже доходит. Еще немного и можно мять его с маслом сливочным и молоком. Капуста квашеная с лучком и маслицем постным…
— Да заткнешься ты! – взвыл Юрчик, — я уже голоден снова! Мудак, ох, что же ты за мудак!
И они замолкли все уплывая каждый в свой океан, в ожидании утра, тумана и сонного солнца красный луч. Все новое было уже вчера.
Nektototam's Blog 
Добавить комментарий