Пирожки! С рисомясом! С капустойтушеной! С картошкой! Свежачок с пылу с жару! С ри… два? Вот, держи. Если можно без сдачи. А ты поищи.
Желудок вяло трепыхнулся, подгоняя к горлу кислятину, отгоняя соблазн метлою поганою. Не-не, я с пирожками на сегодня всё. Может завтра, когда забудутся вчерашние. Сверчков бочком протиснулся мимо трех счастливых обладателей все еще луженых желудков, готовых на любое безрассудство, приплясывающих в нетерпении студентиков с последней монеткой зажатой в кулаке. Бедняжечки еще не познали таинства гастрита язву животворящего. Наша смена. Наше будущее! Наше прошлое! Вперед в будущее. В жопу прошлое. В жопу будущее. Даешь настоящее. Да и его, если честно, не надо.
Из открытой форточки окошка с резными ставнями с паром высыпались, на лету замерзая, звеня и переливаясь хрустальными звуками звуки заморья безнадежно далекого звоном колокольчиков время отбиваясь от псов вечности лая выводят безнадежно протяжно:
Don’t forget your books, you know you’ve got to learn the golden rule
Вороны обвисших проводов гроздьями обсевшие, азартно склевывали звуки не давая долететь до ушей прохожих праздношатающихся. Сверчков прислушался. Прокл Харум? Муди Блюз? Тяжелый занавес. Головой затряс отгоняя. За краешек пыхтя приподнимая кулису силясь разглядеть. Зеленый, кажется и. Запахло вдалеке. Едва заметный кислый запах с ноткой гари. Манил и зачаровывал. Трамвай пришедший с запада приволок и швырнул ему прямо под ноги шкуру так и неубитого багром Муму. Там по маршруту Громовские бани. Конечно, горелое сало пикантно прогорклостью. И жилы, третий с краю, бугристый кусок. Неотъемлемо. Можно пол дня жевать, потом выплюнуть без сожаления, тьфу! Блядь! Чу! Чу-чу-чу… Ох. Чуингам. Чевенгур. Чингачгук. Митрич Гойко. Направо, на Плеханова, по трамвайным путям, без разбора ко всяким хренам. Вдоль полусгнивших заборов стараясь не отставать. Не потерять, воздух в ноздри простуженные втягивая. Следы затоптаны, иду верхним чутьем. Ау! Вот он он. Тут. Очередь. Фух, небольшая. Пересчитал шампуры шевеля губами. Нет, не хватает. Тьфу. Сглотнув прокисшую слегка слюну Сверчков побрел ногами перебирая возможности. Шагом ватным в сторону. Скамейка прям напротив бани. Ох-х.
— Шура! Ты?
— Привет, какими ветрами, ты же не тут? Как дела… а у Кота?
Пастухова. Ага. Собственной персоной, кажется. Садись.
— О, я сейчас – фотография!
Полезла в сумочку. Как всегда у ней в сумочке полный бардак. Никогда не могла отыскать. Вот и сейчас. Паспорт без обложки, ключи, пипетка без резинки, носовой платок, календарик жеваный за прошлый год, презервативов упаковка, да что же такое! Вот! А нет, это не его. Полотенце из самолета для рук, коричневый футляр. Очки. Да, вот
— А для чего презики?
— Что? А. Сказали, хорошо в них семена хранить… неважно, ты то как? Женился, слышала. Что, снова?
— Тебе привет. От Крошки. Нет, все та же. Кот-то как?
— Иногда нормально, как сейчас. Но чаще просто никуда и ни. Не помнит, как меня зовут. Прикинь, а?
— Сурово.
— Крошка… Крошка, нет не помню. Ладно, сам-то как? Хорош, совсем забыл нас. Зашел бы. Все там же. Уж как Кот-то был бы рад. Он сейчас в Доме Ученых – концерт. Ну, стал поэтом большим, да? Я не слышала, но уверена, что.
— Да я, все больше в физику, как-то. Защитился, кажется. Со стихами… всё. Чушь, как мне сказали.
— Ой, а мне так нравилось. А вот – идет. Чего так рано, а…
Пастухова кинулась, теряя из открытой сумочки давно забытые вещи, к бредущему по рельсам Коту и попыталась отобрала гитару без чехла. Он нес ее, прижав в груди в охапке с курткой и шарфом. И улыбаясь. Неземной улыбкой того самого Кота. От нее когда-то падали в обморок все красотки, а он их почти и не замечал. Но из бесчисленных гастролей безошибочно возвращаясь к все той же Пастуховой. Чего он в ней искал? Прошли, не замечая мимо замершего Сверчкова. Снова не узнал.
Родинка на груди. Чуть ниже… левой? Они плавали нагишом в бассейне в первом номере Громовских. Кто со мной? Пастухова прижимала к груди сумку. Кота снова фестивалит и Катька не пришла, я что одна в баню пойду? Фил помотал головой, прошлая тема, не, не в этой жизни. Больше нет. Потер давно сошедший синяк. Андрюха застонал и снова выпил. Вот только не это, у меня свадьба через три, нет — черт, уже два дня, мне сосредоточиться надо. Налил и выпил. Я. Сверчков и сам не ожидал. Он как бы был давно женат. Но старая подруга Пастухова? И глядя на набухшие весенними потоками глаза, сказал небрежно щелкнув пальцем обреченно — я! Кто же как не.
Скинула с себя движеньем ловким все, как не бывало и по бугристой от наслоений краски лесенке полезла сверкая голым задом. Прямиком в небо. Оттуда, скинув крылья, в ад. Замешкавшийся было Сверчков стащил с себя трусы и вслед в парящий хлоркой бассейн. Стараясь ни о чем не думать, чтобы невзначай не встал.
Сидят на лавочке в предбаннике. Сверчков косится осторожно. У Пастуховой неожиданно плоский живот с едва заметной рыжеватой порослью скудно покрывавшей веснушчатый лобок. Грудь еще меньше Крошкиной. Какой это номер интересно? У Крошки… Забыл. Пусть будет первый. Говорила же, купи мне бюстгалтер, а я… Будешь? Протягивает бутылку красного, открой, вот штопор. И правда, мальчишка мальчишкой. Держись. Я прихватила. Сверчков уже не стесняясь рассматривает Пастухову в упор. Попустило. Странно, да? Пастухова держит два пустых стакана. Ждет. Что? Мы сколько лет знакомы, а я и не знал, что ты, ну, это — рыжая. А, это, провела рукой, приглаживая. Улыбнулась. Да. Ну, не знаю. Отпив глоток. Пойду в парилку. Попарить? Веника нет. Нет, не надо. Я просто погреться, поваляться. Лежит на спине на верхнем полке, по стойке смирно замерши, лениво пальцами ног шевеля. Присоединиться. Места нет. Обидится. У Крошки тоже родинка, но ближе к пупку. И тоже слева.
В дверь стучат – время вышло! А я, а мы… Одеваемся молча. Сверчков не глядя напялил трусы и рубашку, принюхиваясь осторожно. Свежести не первой, но другой нет. Он же не знал…
— Я пойду.
Пастухова увезла на трамвае Кота. А шашлычник разложил на мангале новые шашлыки. ОТкуда он их достал? Вот же гад, а!
Бульон разогрел? Ну что же ты. Поцеди хорошенько. Теперь давай готовить заправку. Что значит – какую? Мы же варим борщ. Уже. Молодец. А то я и правда, малёх притомился. Ну что, давай тогда по рюмашке, да я пойду. Домой. Где? Не знаю, да и зачем. Ледяная. Смотри, все как положено – заморозил рюмашки. Чин-чинарем. А ты закуси, мне то уже да, без разницы, а тебе все еще. Прости, что напоминаю. Поешь. Все-таки, отличная вещь – борщ вчерашний.
Добавить комментарий