Мы с женой уже к спрятанной в кустах машине шли, когда повстречались с ку-клукс-клановцами, правда, почему-то, в сиреневых одежках.
— О! — оживилась жена, — а это кто?
Я хотел, было, сказать, что они наверно идут негров жечь, но передумал. Действительно, пока мы по Кордове бродили, я никаких негров не видел, хотя, они может просто прятались.
— Это, — говорю, — капучино — помнишь? Они изобрели. Потому их и называют капуцинами — мы только что их церкву проходили, я тебе показывал. Видишь, как у них капюшоны торчком стоят, от предвкушения свеже -сваренного капучино?
Жена, кажется, не поверила, но не буду же я ее пугать, на самом деле, а вдруг они по каким-нибудь другим, не ведомым мне по литературе, поводам собираются? Ну, там, в картишки перекинуться.
Мы из Кордовы в большом сомнении уехали, а приехали в Севилью в еще большем. Хотя подлец Серега нас довел прям до гостиницы. Устыдился, видать, неразберихе с картами в Мадриде.
А вот где поесть? Город какой-то вымерший был. Мы бродили бродили, и наконец набрели на какой-то общественный уголок, где за столиками стоящими на улице сидели с десяток старичков и буйно обсуждали что-то, происходящее на большом экране телевизора. Кое как выпросив у хозяйки, ну хоть что-нибудь съедобное( три засохшие рыбки, кусок сыра из холодильника и сухарики для пива вместо хлеба — кухня уже закрыта, объяснила нам тетка очень доходчивыми жестами ) мы сели за столик и принялись смотреть, то же самое, что обсуждали старички.
На экране была советская первомайская демонстрация, только вместо портретов членов политбюро, демонстранты тащили статуи святых разного достоинства. Все остальное, включая музыку и лозунги доносившиеся с трибун( были ли там трибуны я, правда, не знаю, но лозунги и радостные вопли в ответ точно были) , репортеры с умильным выражением лица и т.д. и т.п., были копией того, что я надеялся больше никогда в жизни не увидеть.
Мы молча догрызли еду и расплатились по счету. Кое -как. Потому, что хозяйка все время убегала к старикам поучаствовать в обсуждении. Отсчитав сдачу, тетка, мило улыбаясь, вручила нам еще и по бумажной иконке. Совершенно искренне. И тут же вернулась к жаркой беседе.
А я, припомнив до чего довела одного поэта подобная иконка, спрятал ее в карман, тем более, что английской булавки у меня все равно не было.
Добавить комментарий