Унькин сидел на краю риманова пространства и смотрел на вечность.  Вечность тоже смотрела на него с любопытством: что  еще он может отчебучить? С Унькиным этого никогда нельзя было знать наверняка, да Вечности и не слишком-то верила в точность,  которую всегда подозревала в обыденной  непорядочности.

Унькин вздохну еще раз и кинул камешек, вытащенный из левого сапога,  в Вечность,
— Лови!

Вечность осмотрела камешек: нет ли подвоха, но не найдя в нем ничего подозрительного отпустила в самостоятельное плавание по реке  Океан верхом на слонах, стоящих на панцире  свежеявленной Матери-Черепахи.

— Ну,   доволен? — Спросила Вечность у Унькина.
— Как будто…, — Пробормотал тот натягивая сапог. Вскочив на ноги Унькин притопнул и, прислушавшись к ощущениям, выдохнул,  — Да,  теперь хорошо! Пойду я, пожалуй.

И пошел, подхватив под мышку старый паровой молот, дремавший уже давно. Молот был стар, и возможность вздремнуть не упускал ни когда.

С  плеча Унькина сорвался комар Федя и отчаянно маша крылышками полетел к Земле, все еще ощутимо трясущейся от того, что слоны ерзали, выбирая себе позу поудобнее. Им же еще предстояло стоять вечность. Или около того.