Nektototam's Blog

Швырнув фиолетовый колпак с серебряными звездами в угол, на причудливо изогнутую в полупоклоне вешалку, рычу, — Чтобы вас всех! Сказки, а. Нет, ты послушай — сказки им подавай! Я вам, что — сказочник, какой, что ли? Я  —  волшебник!  И глупостями не занимаюсь!  Мое дело  — утренники и детские сады!  Если позовут.

Срываю с плеч накидку, тоже кстати, а может и некстати — зависит от точки зрения, украшенную звездами и швыряю ее вслед за колпаком. Вешалка едва успевает  ее подхватить.

— Сволочи! — Ору, плюхаясь в кресло, — Все! Вот теперь мне все пофиг!

— Ты… Это чего? — Осведомился пуфик, отойдя на безопасное, с его точки зрения, разумеется, расстояние.

— Они требовали сказки, а мне пофиг! — Рычу, нащупывая под креслом бутылку с бурбоном, несколько опустевшую с прошлого раза, и заткнутую, кажется, кукурузным початком.

Пуфик, зеленея, отодвигается еще дальше. На нем явственно проступают пятна, от пролитого мною кофе, чисто по неосторожности!

—  Ты, это,  Сказочник, — Откашлявшись, насколько можно вежливо, встревает в разговор, Жестяной будильник, который я, неизвестно для чего, завожу каждое утро. — Разве нет?

По моему, это можно списать на то, что я в это время все еще не нахожусь в своем сознании, не обращая внимание на бред Будильника. Надо бы выяснить — в чьем? Решаю я и тянусь за стареньким блокнотиком, лежащим рядом с будильником уже лет сто — записать важную мысль, если такая вдруг придет в голову,  но будильник взвизгивает вдруг и начинает причитать,

— Я тут не при чем! Это все он!

И, для надежности, трезвонит так, что у меня волосы дыбом встают. Ну, это такой оборот речи, разумеется, волос у меня давно уже своих нет, а парик, что я ношу на выход, тоже не очень-то и волосат.

— Ты это чего? — Удивляюсь.

— Ну… — Успокаивается слегка будильник, — мне показалось, что ты меня отключить хочешь, а у меня пимпочка, того — на ладан дышит — сегодня выключишь завтра того и гляди.. А кто же тебя утром…

— Погоди, — отставляю я в сторону нащупанную, таки, бутылку,  — как, это — выключить? Ты, ты что… Включен?

— А кто тебя, по твоему, каждый день в шесть утра… — Горделиво подбоченивается Жестяная Сволочь и тут же падает в обморок, взвизгнув какой-то пружиной, увидев, что я, схватив стоящую на подставке у камина кочергу, несусь к нему!

— Ата-ас! — Заверещали настенный часы с кукушкой, — Наших бьют!!!

— Наших, это кого? — Высунулась заспанная кукушка, — Я к тому, что если может можно и проигнорировать в связи с превосходящими силами противника?

— Стоп!!! — Взвизгнул комод со стоящей на нем радиолой «Вредность», доставшейся мне по наследству от бабушки по семейной линии электропередач, — всем стоять!

— Чего разорался то?  — Плюхаюсь обратно в кресло, — всем все пофиг, мне — в особенности.

— А… Что не пофиг? — Осведомляется явно оживший Жестяной Будильник.

— Такого нет. — Делаю из бутылки длинный глоток, и у меня перехватывает дыхание. «Ну, хоть бы раз выпить эту дрянь, думаю я, и не задохнуться….»

В этот момент отчаянно звенит Жестяной будильник и я, выронив бутылку, кидаюсь, свернуть шею подлой скотине:  соседи, два часа ночи, все дела…

Пока поймал метавшийся по комоду будильник, пока его успокоил — доказав, что вовсе не собираюсь его отключать и, вообще, дал честное слово, чего со мной не бывает никогда, пока наступила долгожданная тишина.  В которой, явственно слышались прощальные бульки из оброненной мною впопыхах бутылки…

Все, все пофиг, думал я, отправляясь спать. Сказки, которые никто не читает, как бы я не обрядился, жестяной будильник — сволочь, больше никогда его не заведу! Соседи, мерзавцы и вообще — что мне не пофиг? Нет такого. Надо ложиться спать. Утро вечером тяжелее, поэтому оставим его на утро. Так, кажется. Но бутылка уже выбулькалась досуха, посовещаться не с кем…  Зеленый пуфик спрятался. Дурашка, думает, я его ругать буду. А может и буду. Чисто для острастки. Но это все завтра.

Подтянув чугунные гирьки в виде еловых шишек —  одна для кукушки, нагло спящей за своей дверкой — я даже отсюда слышу ее героическое похрапывание,  опять ведь проспит  двенадцатичасовой бой — надо будет ее растолкать; вторую для скрежещущего механизма часов, недавно смазанного мною из старой, плоской жестяной масленки с кривым носиком, но похоже, без особого успеха — эка скрипит на каждой второй секунде, того и гляди стрелку обронит.  Я вздыхаю и приглаживаю норовящие отклеиться выцветшие обои с едва угадывающемся рисунком, на которых все еще хорохорятся нарисованные, давным-давно, пришедшей в гости внучкой, настенные часы с кукушкой,  ушедшей на пенсию и нянчащую, кажется, своих кукушат. По крайней мере, в последнем письме она так говорила.

Плюхаюсь на кровать заботливо подоткнувшую под меня одеяло с синим казенным треугольником и надписью «ноги» у самого моего носа. Завтра,  нужно все обдумать, есть еще день, точнее будет — надо только сейчас решить, что рассказать. Сказка. Да, пусть будет сказка, отчего бы и нет?  Смотрю на ветхий, бывший когда-то белым, халат висящий на вешалке с чугунными, кажется, крючками. Лунный свет просеивающийся сквозь оконную решетку падает на зеленый,  домотканый коврик у кровати — память о… Погоди, как его звали? Мы же друзьями, кажется…  Он ушел , оставив… Или уехал?  Никто. Нет, был такой герой, да. Никто-то, да. А! Никтототам! Нет, лучше —  Нектототам. Есть.  Героя я уже придумал.  Теперь не забыть бы принять лекарства. Где-то тут, на тумбочке. А,  к черту! И пусть он  будет… Богом.  А что —  очень удобно: раз, и сказка готова. Почти.  Запиваю таблетки водой прямо из графина —  все равно никто не видит, а стакан еще искать надо, а как искать стакан, если все пофиг!

Подставка у двери, в виде эбеновой женщины, укутавшись  в мою накидку со звездами, подмигивает  и принимается танцевать на месте, под негромкую музыку доносящуюся из Часов с Кукушкой.  Я беру девственно чистый блокнотик, но  так и не записав в него ничего, бросаю рядом со вздрогнувшим от неожиданности  Старым Жестяным Будильником с давно утерянным ключом для подзавода.