Nektototam's Blog

Новенький красный автобус катится по горной дороге. Утро. Кто-то смотрит в окно. Из тех кто по-смелей. Хотя, что там можно разглядеть в предутренней тьме — непонятно. Кто-то лениво пытается разговаривать  с соседом. Но  оброненное в автобусный гул слово, тонет без всякого внимания окружающих. Другое. Молчание в ответ. Сонное сопение. Разговор с трудом пробивается сквозь гул автобусного двигателя и равнодушие невыспавшихся людей.   Большинство, все же, пытаются поспать, коротая дорогу длинною в день и еще немножко. В Город автобус прибудет заполночь.

Женщина, сидящая у окна на втором от водителя ряду, кормит ребенка. По краю байковой пеленки, из которой выглядывает причмокивающее сморщенное личико, несутся вышитые красные олени. Рядом с ней мужчина с недовольным лицом. Он порывается что-то сказать, но всякий раз сдерживается. Женщина на его терзания внимания не обращает. Она смотрит  на младенца. На утреннем лице ее усталая улыбка.

На переднем сидении, прямо перед ними, подросток. Скосив глаза, он не отрываясь пялится в запыленное окно, в котором на фоне едва видимых в предутренней темноте сосен окружающих дорогу, в свете тусклой лампочки,  хорошо видна женщина.

Подросток смотрит на  обнаженную грудь, уверенный, что его никто не видит. Неожиданно натыкается на  взгляд женщины. Она улыбается ему, и он, запаниковав, краснеет и отворачивается, как бы невзначай, мол, мало ли на что случайно упал его взгляд…
Брутовка, разбросанный по таежным, едва проходимым, распадкам Очень Старых гор, поселок, расползся выкинутой на берег медузой, чьи щупальца пытались нащупать выход из окружающих ее нагромождений камней, но как бы она не старалась, натыкались на непреодолимые преграды.
В самом центре, где горы нехотя освободили немного места для Брутовского автовокзала и городского парка, на большом перекрестке с единственным светофором,  стоит памятник отцу-основателю.  Кто он такой никто толком не знает. Впрочем, этот факт ничуть не смущает местных жителей. Они, вообще, равнодушны ко всяческим отцам-основателям. «Мы тут живем, и вся недолга, а кто жил до нас и кто будет после, так это их проблемы», —  говорили Брутовцы досужим любопытцам, и длинно сплюнув продолжали заниматься своим делом. Жить, то есть. Своей, Брутовской,  жизнью: ходить на работу, растить детей, выращивать на даче все то, что рассеянные снабженцы завезти забывали, или не считали нужным.

В магазине, в основном, торговали  консервами «завтрак туриста», отведав которые, случайно выжившие, утверждали, что они сделаны из слоновьего мяса.  А так же  спирт питьевой и хлеб. Отчего-то всегда вчерашний. Ну и кое что еще по мелочи.
Но все же были среди Брутовцев такие, кому любопытство мешало спать по ночам.  И они раскопали таки историю возникновения своей деревни. По крайней мере, так уверял всех местный краевед, чернявый, суетливый тип, вечно торчавший в поселковой библиотеке вместо того, чтобы вкалывать как все остальные на даче,  и изредка читавший лекции от общества «Знание через силу» в городском парке в павильоне «Грянем грядущее».
“ Осенью в те места забрел Охотник, преследовавший подраненного изюбря. Выйдя к излучине дикой реки, охотник обнаружил, что его добычу терзает огромный бурый медведь. Сорвал Охотник  с плеча карабин и попытался дослать патрон, но затвор новенького карабина, вдруг заело и он дергал его и дергал, простившись уже с жизнью, пока кто-то не похлопал его по плечу.
— Ты что, мил человек, никак заблудился?
Повернул Охотник голову и увидел медведицу и троих медвежат, державшихся поодаль.
— Пойдем с нами, — сказала медведица, — у нас тут просто замечательно!
Очнулся Охотник на лавке, в большом, рубленном из лиственницы, доме. У плиты хлопотала женщина. За столом у окна сидел крепкий мужчина с косматой бородой и блестящими глазами. “Старовер, что ли?” —  мелькнуло в голове Охотника.
— Очнулся. — добродушно сказал Хозяин, — У тебя газеты случаем нет? Мне на пыжи. А то еще когда в Город попаду — путь не близок.
— А где медведи? — Спросил Охотник тревожно, — Я видел медведей.

— Какие медведи? — Изумилась женщина, ставя на стол котелок с вареной картошкой, — нет тут у нас никаких медведей. У нас тут только кабаны водятся. Огромные. Спасу от них никакого. Зови детей, — повернулась она к мужу, — обедать пора.
На вершине горки парившей картошки, плавился добрый кусок желтого, как утреннее солнце, масла. На стол были выставлены соленые грибы из бочонка, с подсолнечным маслом и тонко нарезанным луком; капустка по дунгански; черный хлеб, накромсаный крупными ломтями; запотевший кувшин с парным молоком, прямо из ручья за домом, где он отстаивался.
— Если непривычный — лучше не пей, — предупредила хозяйка, — нужник у нас далековато от дома стоит, не набегаешься.

Хозяин, подмигнув, поставил на стол бутылку с мутной жидкостью, заткнутую небольшой шишкой.

— У нас тут свой напиток имеется, — хмыкнул он, под неодобрительный взгляд хозяйки, — до нужника и бегать не придется.
Повеселевший от сытной еды Охотник вышел на крыльцо. Выбил сигаретку из пачки и, только было зажег спичку, как увидел, что в огороде копошится огромный кабан. Завидев Охотника, кабан приветливо хрюкнул и продолжил свое занятие, как ни в чем не бывало.  Заскочил Охотник в дом, схватил карабин, и с криком: «Там кабан, сейчас я его…» застыл как вкопанный. За столом сидел медведь с полотенцем в лапах и протирал тарелки, которые ему подавала медведица, мывшая посуду.
— Я… — проблеял Охотник,— там… Кабан…

— Так он в своем праве, — сказала Медведица и протянула Медведю последнюю тарелку, — это же его огород. Наш-то дальше, за домом. Да ты сам посмотри.

Охотник перевел взгляд на окно и увидел, как в огороде толстый мужик, с круглым, как по циркулю, лицом, копает картошку. У ограды уже стоят несколько полных мешков, а один наполнен едва наполовину.
— Я… я пойду, — пробормотал он отходя к двери бочком, стараясь не смотреть на медведей.

— Ты только не поранься там, — добродушно сказала медведица, — а то у тебя ружбайка какая-то ненадежная. Того и гляди сам себя подстрелишь.

Выбежал Охотник из дому, а на встречу ему Кабан с мешком картошки:

— Возьми, вот. Негоже домой с пустыми руками возвращаться.

Схватил Охотник мешок, и бежать. Даже поблагодарить забыл. Покачал Кабан головой, вздохнул:
— Надо же как торопится, бедолага, небось дети дома ждут. Но, все равно, спасибо надо было сказать…
Хрюкнул поросятам и они поволокли мешки с собранной картошкой к погребу неподалеку.

А Охотник три дня и три ночи бежал до дому с мешком за плечами. Домой забежал и из последних сил выдохнул:
— Вот, принес…
И рухнул, как подкошенный прямо у порога. А как проснулся, жена ему и говорит:

— И что мы, по твоему, есть будем? Зима то длинная, запасов нет, а в семье — прибавление.

— Какое еще — прибавление? — выпучил охотник глаза.

— Так, бельчата. — удивилась жена.

— Какие еще — бельчата? — Взвыл Охотник.

— Так, разные, — вздохнула хозяйка, — чернявые, в основном, все в тебя. Да и рыженькие есть. Вон, за столом сидят, тебя дожидаются.

Взглянул Охотник, а за столом бельчата сидят, мал мала меньше, да ложками стучат:

— Ка—ша! Ка—ша!

— Сейчас, сейчас! — засуетилась мама-белка и поставила на стол чугунок в полотенца укутанный: чтобы каша лучше дошла.

Схватил Охотник свой карабин, да и выскочил из дому, забыв даже шапку надеть. Снова к той излучине побежал. Три дня бежал. Не ел, только листочки целительные с деревьев по дороге срывал, и жевал. Добежал. А дома, что медведи срубили, и нет. Как и огорода, где кабан картошку копал. Сел Охотник под огромный орех и заплакал.
— Я же хотел поблагодарить, за детишек—то.

— Пожалуйста, — сказал кабан, выходя из-за дерева. — Как они там? Не скучают по нашим местам?

— Я не спросил, — признался Охотник, — А где медведь?

— Какой еще медведь? — спросил Круглолицый, — А ты о соседе… Переехали они недавно.   Да тут неподалеку, не переживай. Ты не заболел случаем, мил человек? Что-то вид у тебя не очень. У нас тут прекрасные источники есть — из них водицы попьешь — как новенький будешь! Да у меня, кстати, и с собой есть немного.
Протянул Охотнику фляжку. Отпил тот глоток и снова в своем доме очутился, в Городе, в окружении детишек: трех черненьких, и рыжей девочкой с синими, как летнее небо, глазами матери, сидевшей напротив него на старенькой табуретке.
— Я знаю, куда мы поедем жить, — сказал Охотник, — есть одно место. Там нам всем будет хорошо. Давай собираться.
— А как называется то место? — со вздохом спросила жена.

— Да не знаю я, — махнул рукой Охотник, — Забыл спросить. Там между ореховым деревом и рекой прекрасное место для нашего дома.”

Так было или нет, но первый дом в Брутовке и правда стоял неподалеку от гигантского орехового дерева, на самом краю парка. В доме том музей был. Краеведческий. На ремонте последние лет сто. Перед ним памятник, обличием смахивающий на медведя, смотрящего с укоризной на статую девушки с веслом, поставленную на аллее, ведущей к дому.
Охотник по приезду сразу на завод устроился, разнорабочим. Ему тут же выделили комнату в бараке. А потом и в новом доме в дальнем микрорайоне. Но это уже когда младшая в школу пошла. Кабан к нему в гости приходил со всем семейством. Да потом, потихоньку разошлись их дорожки. Медведи тоже  заглядывали пару раз, когда в поселок наведывались за покупками. Охотник все пытался их расспросить о прошлом, да Медведь лишь посмеивался и махал рукой, брось мол, старое ворошить, ничего хорошего из этого не выйдет, морок один.

Старый же поселок долго звали Долиной кабанов, пока однажды над ним не сбили НЛО. Совершенно случайно сбили: местные пацаны мастерили за гаражами ракету для полета на Луну, да так увлеклись, что немного перестарались с порохом для первой ступени, украденным со склада геологической экспедиции.  В распадке, что за школой стояли их склады — врытые по самые крыши землянки, которые никто толком не охранял. Когда все немножко пришли в себя после старта ракеты, на гаражи рухнула летающая тарелка и разбила в дребезги с десяток. Вместе с их содержимым. Три велосипеда и старый рыдван, чернявого краеведа, стоявший на чурбачках еще с тех времен, когда краеведов отец с войны вернулся. Без ноги, зато с трофейным авто, который он с соседом разобрал, чтобы смазать, да так собрать обратно руки и не дошли.  Вместе с авто канули в лету и  запасы самогонки, который хозяин прятал в канистрах из под бензина  от жены.

Все потом долго извинялись перед пришельцами, мол, случайно, не обессудьте…

А те пацаны только зады поротые почесывали и шумно вздыхали: «Не, ну вы внатуре, смотрите, как мы все расстроены!»  Но глаз на взрослых не поднимали, да и присаживаться не рисковали.
Пришельцы не по нашему мигали разными глазами и говорили что-то. Но никто не понимал, так что все просто махнули на них: вот вам место, на окраине — обустраивайтесь, коль улетать не собираетесь, а у нас и без вас дел невпроворот: урожай бузины поспел.
А поселок пришлось переименовать: пришельцы никак про кабанов выговорить не могли, все у них «брют-брют» выходило, вот и решили переименовать. Заодно и музей покрасили и открыли для посещений.