Nektototam's Blog

Некогда иссиня-черная, а сейчас прореженная уже довольно заметными седыми прядями, густая шевелюра, вьющаяся над необычными, ярко фиалкового цвета глазами — предметом зависти всех девчонок с его курса; большой, лягушачий рот с угрожающе нависшим над верхней губой приплюснутым носом. Оттопыренные уши с едва заметными следами от проколов на крупных мочках. Пиратом, будучи выловленным с полдороги к дальним морям, Ватрушкин так и не стал, только вот следы от цыганской иглы его одноклассника Курлюкина, оставшегося дома, хотя в побег и собирались идти вместе, остались. Ватрушкин, несмотря на уверения жены, считал, что и на спине его все еще видны следы быстрого на расправу отца. С тех пор в дальних странах он бывал лишь в мечтах.

Ватрушкин вызывающе худ, с заметным, невесть когда и откуда появившимся животом. От бесконечного сидения за столом, утверждала жена, да он и не спорил: от сидения, конечно — работа такая.

С женой Ватрушкин познакомился еще в институте. Круглолицый однокурсник, умудренный уже то ли третьим, то ли четвертым заходом на первый курс, вечный студент с невнятным именем, расслышанным Ватрушкиным, как Агей или Андрей, а может и вовсе Вова, предложил свежеиспеченным студиозусам организовать, как он это назвал: “День Рождения Группы”. Ну, чтобы познакомится получше. А заботы по организации он возьмет на себя, вы не беспокойтесь, главное — денежку гоните. Деньги с лопоухих новичков собрались удивительно быстро.

Ватрушкину сразу стало плохо. После второй или третьей рюмки. Он позеленел лицом и был немедленно выведен во двор — проветриться.

— Эй, — сказал встревоженный перспективой раннего завершения застолья Авдей, — да ты, это, давай, побегай вокруг дома. Ну, чтобы быстрей выветрилось и обратно, а?

И для надежности показал Ватрушкину пример. Для разминки они сделали пару кругов вокруг старой пятиэтажки в которой тем временем, к вящей зависти Андрея, продолжали знакомиться остальные.

Локомотив — Агей, одышливо пыхтя, несся впереди по растрескавшейся дорожке, а Ватрушкин, держась за его руку, болтался у Злодея в фарватере, как воздушный змей никак не могущий, в руках неопытного змеевода, поймать встречный ветер. Лучше Ватрушкину, увы, не стало, но бегать он уже больше не мог. Едва отдышавшись, прошептал, что ему, кажется, уже совсем хорошо. Честно-честно! И даже улыбнулся. Как получилось. Повеселевший Авдей, радостно шевеля редкими кошачьими усами на круглой физиономии, повел его обратно к столу, на заклание. Не отпуская, на всякий случай, Ватрушкинскую руку.

На обратном пути в общагу, Ватрушкин стоял на задней площадке автобуса, заботливо поддерживаемый хозяйкой квартиры вызвавшейся вдруг проводить незадачливого гостя. Агей дулся рядом — у него на хозяйку, хрупкую девушку с большими серыми глазами и смешливым характером, были свои виды, что он изо всех сил демонстрировал весь вечер, но хозяйка, мило улыбаясь, пресекала любые его поползновения познакомиться поближе.

Неожиданно для всех Ватрушкин, вывернувшись из рук подруги, отцепился от поручней и сделав два неверных шага, ухватился, почти падая, двумя руками за лицо сидевшего на последнем сиденье пожилого, лет сорока, мужчины в строгом костюме и при галстуке, и выдохнув: «О-о!», — смачно поцеловал того в губы. Все замерли, а Ватрушкин, отстранившись, радостно заулыбался: «Смотрите, ну ведь здорово же! Я не упал — спасибо доброму человеку. Жизнь — прекрасна!». Говорит он был не в состоянии.

Автобус, придя в себя, грохнул. Громче всех хохотала спутница багрового от смущения мужика. А Ватрушкин, как ни в чем не бывало, широко улыбаясь своим лягушачьим ртом, стоял в объятиях утирающей льющиеся от смеха слезы будущей жены, о чем он в тот момент даже и не подозревал.

А сейчас жена… ушла. Ватрушкин прислушался — не слышны ли в подъезде знакомые шаги? Но услышал лишь тиканье будильника на кухонном столе и звуки издаваемые котом Злыднем. Тот, мрачно сопя, закапывал очередной клад за старым платяным шкафом. «Интересно, — пробежала вялая мысль, — что он еще отыскал? Дома ничего нет, в магазин я не ходил, кажется. Перепрятывает?»

Подошедший Злыдень, толкнул ногу Ватрушкина лбом и коротко мявкнул:

— Не боись, хозяин, отобьемся.

Ватрушкин не был в этом уверен:

— Сдам работу и снова будем в полном порядке, — бодро сказал он и, нагнувшись, погладил по спине удивленного кота. — Жена вернется. Она же сказала, добавил он, — не веря своим словам, — «не надолго».

Он снова вздохнул и вернулся к столу. На оконном стекле, там, где Ватрушкин упирался в него лбом, глядя с высоты пятого, последнего этажа, на старое кладбище, явственно виднелся мутный отпечаток. «Надо бы окно помыть к ее возвращению, — подумал он и тут же забыл об этом: ему пришла в голову идея, как завершить чертову работу! И может быть даже в срок. Так, чтобы заказчик не плюнул, как обычно бывало с его заказчиками, и не порвал договор, швырнув ему в лицо обрывки бумаги и не…, — Стой, — думал Ватрушкин, — Стоп-стоп-стоп. Окна. Ну конечно же — окна! Одно в верхнем ряду и два внизу! Нет, три внизу и… одно сверху. Или — два? Нет — одно. Да, так лучше».

Злыдень с удивлением смотрел, как Ватрушкин судорожно пишет что-то на листочке бумаги простым карандашом. Дописав, Ватрушкин потянулся до хруста и крикнул:

— Живем, лохматый!

Злыдень на всякий случай потрусил в кухню. Лохматым его звали лишь в особых случаях, ну, и еще в детстве, когда он был пушистым шариком. Еще совершенно, как всем казалось, милым и безобидным. В миске все было по-старому. Нервно подергивая хвостом, Злыдень осторожно прокрался в комнату и выволок из загашника мышь. Ему было жалко, но ради такого дела…

— Ай! — Взвизгнул Ватрушкин, — Мышь! Злыдень! Откуда у нас мыши?

Он не глядя схватил со стола бумажки и брезгливо закатав в них мышь, вынес к мусоропроводу.

— Ты стар стал, Злыдень, — помахал он пальцем перед носом кота, — мыши твоим хвостом скоро вместо скакалки начнут пользоваться, — процитировал он вычитанную где-то и ужасно понравившуюся фразу, которую все не представлялось случая применить.

— Так, — бодро сказал он, — А мне осталось теперь все оформить как следует и…

Но где же листок с его набросками и исходными данными? «Ну, хорошо, — лихорадочно думал он, — расчеты — плевое дело, я их повторю, но исходные данные, что мне с ними делать? Снова обращаться к заказчику? Нет, это смерть! Не в прямом смысле, в переносном: после этого ему уже никаких заказчиков не найти. А может и в прямом! Мусоропровод!»

Отыскав резиновые перчатки ярко желтого цвета в которых жена (дальтоник, не различавшая кучу цветов: ей даже не разрешили сдавать на права. Да и кто кроме дальтоников мог бы купить перчатки столь мерзкой расцветки?) обычно мыла туалет, решительно кинулся к двери. Выбежав во двор, Ватрушкин увидел пустой мусорный бак и мелькнувшие за поворотом габаритные огни мусорки.

Злыдень наблюдал со шкафа, пока не наскучило, как Ватрушкин сгорбившись пишет, перечеркивает, и снова пишет что-то на бумаге. «Странно, — думал он сквозь дрему, — зачем ему бумага, если у него есть компьютер? Никак его не понять. Ничего, вернется хозяйка и жизнь снова наладится».

В двери загремел ключ.

— Тоха, — крикнула с порога жена, — трехпроцентного не было, я купила пяти. А за твоими чертовыми хлопьями пришлось в верхний гастроном ехать. Ну и к Люське заглянула. Она передавала привет и сказала, что у нее есть для тебя подработка! Да помоги же ты!