Nektototam's Blog

Витька Рак с Витькой Копейкой наткнулись на меня прямо посреди главной улицы. В двух шагах от школы.
Я там давно стоял. В том месте, где должна быть разделительная полоса. Если бы идея нанести дорожную разметку пришла в голову местным властям. Бродячая собака с ободранным боком и бескрайней любовью к ближнему в глазах облюбовала мою левую ногу и долго, вдумчиво вынюхивала ее в районе лодыжки. У нее были сомнения на мой счет: от меня все еще пахло губернским городом Т-цк и многочасовым сидением в самолете. И она, поглядывая по сторонам и вздыхая, решала: стоит иметь со мной дело или, да ну его на фиг! Но, так и не решив, улеглась в отбрасываемой моим унылым организмом тени неяркого отчего-то солнца, и, протяжно зевнув, задремала вполглаза. Расторопные городские служащие уже собирались ко мне дорожный знак «Дети» пришпандорить. А чего – просто так стою, а мог бы и с пользой для города. Но не успели и разочарованно ушли искать другой, более сговорчивый, объект.
Ритуал хлопанья по плечам был выполнен сполна. У меня гудело в голове и плечах и вибрировал позвоночник. Собака отодвинулась от нас подальше. Я спросил:
– А кто из наших еще тут?
Копейка посмотрел на Рака и сказал:
– Роща, кажись.
А Рак как-то странно поежился и проворчал:
– У нее там папа…
— Как она? — Зевнув, спросил я чисто из вежливости: Роща меня никогда особо не интересовала.
— Замужем побывала, — сказал Рак и длинно сплюнул. Собака неодобрительно посмотрела на него и отодвинулась еще дальше.
— Ну, так что, идем? — сказал я бодро, прикидывая варианты.
И мы пошли. Закупившись по дороге всем необходимым для встречи одноклассников: бутылка водки за три восемьдесят девять и две пачки сигарет «Прима» по четырнадцать копеек.
Папа Рощи стоял в дверях в комнату. За его спиной невнятно орал телевизор. Там куда-то шел футбол. В данный момент меня не столько занимал футбол, сколько молоток в левой руке Рощи-старшего. Насупившись, папа тщательно вымеривал меня взглядом. Шерсть на моем загривке вздыбилась. «Мерку снимает, – сообразил я, – Но… зачем?»
В комнате загрохотало, и, отодвинув папу, из нее вышел Рощин брат в нарядных семейных трусах. Молоток был у него в правой руке. Голое пузо едва прикрывал кожаный передник, а левой рукой он утирал пот с перемазанного чем-то лба.
«Левша», – понял я вдавливаясь к стенке.
– Годится, – сказал папа и, переложив молоток в правую руку, тоже принялся вытирать лоб левой рукой.
«И этот – левша». По части догадливости я сегодня был вне всякой конкуренции.
Остро завидуя Копейке, успевшему просочиться в комнату Рощи мгновенно после открытия входной двери, я, хрюкнув, попытался пройти туда из прихожей прямо сквозь стену, по примеру одного француза. Но стена, на удивление, стояла твердо.
На шум из комнаты, снеся, как кегли, папу и брата, выкатилась Роща-старшая. Без молотка, зато с огромной допотопной швейной машинкой в руках. Я таких раньше не видывал.
Она перла ее, пыхтя как паровоз, прямо на меня. Я понял, насколько был прав Рак, срочно заболевший по дороге к Роще дизентерией и проказой одновременно и отправившийся, вооружась всеми необходимыми справками, с мрачной улыбкой в холерные бараки.
– Я тут… мы тут, это – одноклассники… – просипел я.
– Вижу, – отмахнулся от моих слов папа, – левее.
– Да левей некуда, – возразил я, – тут стенка.
И постучал по стенке кулаком. Для убедительности. Папа и брат переглянулись.
– Там стенка, – сказал брат Рощи, – он прав.
И пошел на меня с молотком в руках и доброй улыбкой на устах. Стенка за моей спиной не осталась равнодушной к усилиям и поддалась немного, явственно заскрипев.
Мама Рощи остановилась в шаге от меня и крикнула:
– Вот! Ну, наконец-то в этом доме умный человек появился! Я же говорила – стенка тут!
И плюхнув мне на руки чугунную швейную машинку, заблажила:
– А ну, дай мне табуретку кто-нибудь!
За спиной раздался грохот. Я, насколько смог, скосил глаза и понял, что Рощин брат, как заведенный, лупцует по стене молотком, а ко мне с перекошенным от радости лицом приближается папа. «Ну, надо же, влип. Сейчас они меня по башке, а потом в стене замуруют. Вместе с машинкой».
– Крепче держи, – сказал Рощин папа и присоединился к сыну.
– Там же улица, дождь пойдет – все зальет! – воскликнул я в отчаянии. – Вам же хуже будет!
– Кухня там, – отрезала Рощина мама, – никаких дождей.
– Пахнуть будет, вы не представляете как! – завопил я, явственно представив в стене мои разлагающиеся останки.
– А я вам говорила! – закричала мама и, выхватив у меня из рук машинку, решительно пошла приступом на пятящихся от нее мужиков.
– Табурет! – рявкнула она, и я на удивление быстро сообразил, что это ко мне, и приволок с кухни табурет.
Мама плюхнула на табурет машинку, и, с грохотом задвинув получившуюся конструкцию в нишу, сказала:
– Ну, влезла, а? Влезла или нет? Все самой делать надо, все самой… Вот, а тут как раз еще два сантиметра, и полочка войдет. И не вздумайте стенку до конца проломить – вонять будет!
Тут все дружно уставились на меня.
– А, ты… собственно кто? – ласково спросила Рощина мама, явно не узнав меня, и, не сдержавшись, улыбнулась так радостно, что у меня внутри стало совсем пусто и все, что еще оставалось хоть капельку теплым, похолодело окончательно и скукожилось.
– Это… одноклассники мы, – бормотал я, пробираясь бочком в комнату Рощи, – мы тут встретиться…

Роща приволокла из кухни начатую бутылку чего-то красного.
– Я водку не буду, – объявила она, плюхнув на письменный стол, оставшийся в ее комнате еще с беспечных школьных времен, стаканы и тарелочку с чем-то пригодным для использования в качестве закуски без видимых последствий.
Я закурил «Приму». С четвертой попытки. Предыдущие провалились: мне все никак не удавалось размять сигарету, не растребушив ее трясущимися от пережитого руками. Обогащенный опытом, в туалет я благоразумно решил сходить попозже, благо терпеть еще можно было.
Рощина мама заглядывала пару раз, выманивая Рощу в коридор. Та кривилась и выскальзывала за дверь.
«Да все у нас есть, – слышали мы с Копейкой раздраженный голос Рощи, – никакого горячего нам не надо, мы сейчас посидим и гулять пойдем!»
Пока Копейка с кривой ухмылкой строгал на блюдце шмат сала сапожным ножом, я судорожно хлебнул водки и закашлялся, подавившись сигаретой. Роща почти натурально ахнула, и я тут же оказался на кухне заботливо придерживаемый Рощиным папой и обмахиваемый полотенцем, как боксер в углу ринга, Рощиной мамой. Брат Рощи стоял в дверях и мрачно наблюдал за всеобщим переполохом. Ему явно не впервой приходилось наблюдать такую картину, и он прекрасно знал что за этим последует.
Роща отбила меня почти живым в тот момент, когда папа клялся, что свою швейную машинку он подарит мне, если что, а мама благоразумно предлагала отдать мне лишь колодки, а машинку – сыну, потому, что ему нужней: он же еще и шапки шить будет.
Когда мы ввалились в комнату и ко мне вернулся дар речи, я мрачно осведомился:
– Вот это что это такое сейчас было?
– Так машинка же? – удивилась моей непонятливости Роща. – Для кожи – видел, какая здоровая?
– Видел, – сказал я, – и не только видел, – и продемонстрировал ей ссадины на запястьях, – а зачем – для кожи? – тут мое воображение, засбоило, хотя какие-то мутные подозрения и начали вертеться в голове. Не дожидаясь ответа, хлопнул еще пятьдесят, сунутые в мою руку отчего-то веселящимся Копейкой, и уставился в честные глаза Рощи.
– А чем прикажешь верх шить? – пожала она плечами. – Иголкой с ниткой, что ли? («Без рук так останешься, – донесся до нас папин голос из зала, – это я тебе точно говорю!» Потом раздалось сдавленное хрюканье, и папа смолк.) То-то же! Без машинки – никак. Да ты потом сам все увидишь!
В дверях появилась голова мамы, и Роща вынуждена была снова уйти. «Потом, – донеслось до нас с Копейкой, – покажешь потом, и горячего нам не надо! – И после долгого и неразборчивого бубнения мамы: – Ему не нужны колодки! Он – инженером будет!»
На этот раз Роща вернулась в домашнем халатике, а Копейка, с сожалением посмотрев на едва начатую бутылку, сказал:
– Ну, мне, пожалуй пора.

– Что, Витя, уже уходишь? – проворковала радостно мама в коридоре.
– Так завтра же в школу, – привычно соврал Копейка, показывая на свой фотоаппарат, с которым никогда не расставался. Он и в школьные-то годы предпочитал любой школе гонять по улице. – Уроков много задали, сами понимаете…
Мы с Рощей выпили еще немного, и она попросила рассказать меня, чем я нынче занимаюсь. Швейная машинка в коридоре почему-то замолкла, а папа в зале воскликнул:
– Вот это правильно! – видимо, в телевизоре дела пошли на лад.
Я рассказывал о вольной студенческой жизни в губернском городе Т-цк, а Роща смотрела на меня и вздыхала потихоньку, крутя пуговку на халате.
В коридоре раздался грохот. Возле дверей в комнату стоял смущенный папа, а перегородив коридор, лежала охапка чугунных колодок, стоявших до этого в углу.
– Ты, чего, как слон? – возмущалась мама, – тише не мог? Хорошо, первый этаж!
Тщедушный папа потирал красное ухо и ничего не отвечал. Потом хмыкнул, махнул рукой – у меня там футбол – и ушел в зал.
– Горячего не надо! – твердо сказала Роща, упреждая дежурный вопрос, и заволокла меня обратно в комнату. – Все целы.
– А я что, я только спросить, – сказала в коридоре мама и опять затрещала швейной машинкой, но на этот раз как-то разочарованно.
– Вам чё надо? – просунулась в дверь голова брата. – Я в магаз.
Роща молча вытолкала голову за дверь и громыхнула защелкой. «Гол! – донеслось из зала. – Давно бы так!»
«Точно, там же футбол идет», – вспомнил я и попробовал было поинтересоваться, но Роща как-то ловко отвлекла мое внимание, и я про футбол забыл.
Мы с Рощей поговорили еще немного, вспоминая одноклассников. Роща уселась на стол, сдвинув в сторону тарелочки с закуской, хотя в комнате был стул. Я же так и сидел в кресле у окна с сигаретой в одной руке и пустым стаканом в другой. Роща смеялась, размахивая руками, рассказывая смешное о Витьке Раке, когда у нее вдруг оторвалась пуговица или две и я обнаружил, что под халатом у нее почему-то ничего нет.
– Может – музыку…, – спросил я, не в состоянии отвести глаза от открывающейся передо мной широкой перспективы рыжего цвета.
– Да у меня одно старьё, – засмущалась Роща старательно не замечая, как я прожигаю взглядом открытые всем ветрам её перелески, холмы и долы. – Хотя есть, кажется, новые «Верасы». Да ты сам посмотри.
– Да-да, – сказал я, судорожно вздохнув, – вижу. Действительно, ничего нового…
– Ой! – спохватилась Роща. – У меня тут пуговка… Черт, я сейчас!
За дверью было тихо. Я слышал, как в соседней квартире работает телевизор, а на кухне мама свистящим шепотом втолковывает Роще:
– …вот поэтому от тебя муж-то и ушел!
– Мама! – тоже шепотом кричала Роща, – да оставь ты свое горячее!
Я послушал еще немного, узнал от соседского телевизора счет в матче, открыл потихоньку окно и осторожно выгрузился на клумбу. Отыскав не сильно помятый цветок, закинул его в окно.
Домой шлепал по теплому асфальту босиком. Солнце, устав ждать меня, спряталось за низкими серыми облаками. Давешняя собака куда-то ушла. Новенький знак «Дети» скучал возле перехода через дорогу, ожидая первого звонка в закрытой на летний ремонт школе. Но все это было не так уж и важно. Главное, что машинка, к великому облегчению брата, осталась в семье. Меня же ждала долгая учеба и серые, унылые будни губернского города Т-цк, города в который не очень-то любит заглядывать солнце.