Nektototam's Blog

Жил я славно в первой трети,
Двадцать лет на белом свете
В. С. Высоцкий

Ну, и, а потом все умерли. Да. Или, сначала все умерли, а уж потом…? На самом деле, это не настолько и важно, важно лишь то, что все они когда-то существовали. Когда? Не важно. Неважно даже в одно ли и тоже время они существовали. И принцесса, и дракон и даже ржавый байк, стоявший во дворе на чурочках, и спрятанная в чулане космическая ракета. Не говоря уж о Прекрасном Принце. Да и чего про него говорить, если он уже давно не с нами. Тоже. О нем теперь можно все что угодно рассказывать. Даже, если вам так будет угодно, гадости. Даже если он их и не совершал. Хотя, о чем это я? Гадости совершают все, просто не все в этом признаются. А многие не признаются в этом даже себе. Ну, например, не перевёл Прекрасный Принц старушку через дорогу. Или, наоборот — перевёл, как она не сопротивлялась. Или прошёл мимо плачущей девицы и не утешил ее. Хотя, это же все лишь наши культурные, извините за выражение, заморочки, правда? А у принцев-то культура совсем иная. Девица рыдает? Откуда это у неё столько времени свободного взялось? Пусть на кухне лучше работает – времени на глупости не останется. Старушка с клюкой у обочины стоит, не решается переходить дорогу? Ха-ха! Хлестнуть лошадей, чтобы окатить её грязной водой из лужи. Старую…. Стоп, стоп, стоп… Давайте по порядку.
Старушка и правда была правда без клюки. И принц её, вместо того, чтобы перевести учтиво через дорогу, водой грязной окатил с головы до ног. Все так. Но… На самом деле не так уж и окатил, потому что, раз уж ты Принц Прекрасный, а вокруг тебя сплошные драконы, да рыцари в сияющих доспехах, то как-то надо бы быть готовым к тому, что милая старушка запросто может оказаться старой ведьмой. Для этого даже в сказку не надо попадать, но уж если попал…
— Ты что, милок, — участливо спросила она, превратив лёгким движением брови лошадей в крыс, а карету в тыкву так, что Прекрасный Принц, вылетев на дорогу, расквасил себе нос, – никак с дуба рухнул?
— Нет, — просипел Принц, трогая свёрнутый набок нос, — что за дела, блин! Больно же!
— Ой, извини, что не помогла, — всполошилась старая ведьма, и, мановением руки, свернула ему нос на другую сторону. И полюбовавшись проделанной работой, спросила, – Ну, как — так лучше?
Принц, подвывая от боли, решил, что помощи ему от неё, пожалуй, больше не надо, и отчаянно закивал головой:
— Намного!
— Ну, так и ходи, — Пожала она плечами и озабоченно осмотрелась. Дорога была пустынной в это время. – Ну, у вас тут и движение, дорогу не перейти. А у меня дела, просто не знаю, как все успеть!
— Мне бы… домой, — пробормотал Несчастный Принц, — меня там ждут. Мама… ждёт. Уже давно…
— Врёшь ведь, а? А ведь нехорошо врать, неужто не знаешь?
— Знаю, но… — Покраснел Принц, — но я больше не буду. Клянусь! Никогда.
— Конечно, — сказала Ведьма, — знаю, как не знать-то.
И кивком головы отпустила принца. Тот со всех ног ринулся домой, в замок, не слушая несущиеся ему вслед старухины крики:
— А экипаж? Экипаж-то как? Хороший экипаж ведь, жаль — пропадёт!
Старуха, потрогав тыкву посохом, похмыкала: «Может кашу тыквенную сварить? Давно уже не делал, с тех самых времён, как одной дурнушке помогла с дураком-принцем»
— А вы, бездельники, чего ждёте? – Прикрикнула она на крыс, прервав сладкие воспоминания, — марш в амбары! Мне на кашу зерна надобно. Да смотрите, отборного!
Крысы ринулись по амбарам, а старушка, опасливо оглядевшись, перешла дорогу. Ей ещё в булочную заглянуть надо было, да в хозяйственный: кое-какую мелочь прикупить. Иголки да булавки, в основном. И воск свечной. Ей из Пуэрто-Рико новые рецепты прислали как раз.
Нос принцу на место ставили долго. Заезжие врачи делали все что могли. Но у них никак ничего путного не выходило. Дошло до того, что один врач, отрезав принцу нос, пришил его ноздрями кверху и принц чуть не утонул, выйдя на балкон покурить. Прятавшаяся под навесов от нудного дождя летучая мышь, под шумок нагадила принцу на плечо. На счастье, разумеется. Расстроенный принц казнил и этого врача. И для надёжности ещё и подал на него в суд по мелким искам. Но с носом-то надо было что-то делать, не отпускать же его одного? Иди знай, что просто так болтающийся по городу нос отчебучить может. Да и лицо принца без носа могло возбудить у подданных недоверие к легитимной власти, вот он и позвал коновала, что как раз осматривал его лошадей на предмет педикулёза или ещё какой другой лошадиной хвори.
— Послушай-ка, э-э-э, доктор, — сказал принц, и махнул рукой на нос, стоявший в блюдце на комоде. – Ты не мог бы его на место приладить?
— А я что, я, эта, ничего, — напыжился лошадиный доктор, — у нас, докторов, это запросто! Если кого подковать, или там клиз… Извините, Ваше всочество, — спохватился он, стараясь дышать в сторону, — Я только за нструментом сгоняю. Одна нога тут, другая тоже где-то… Ну, я побежал, а?
Принц отпустил его и задумался. Всё-таки коновал, да ещё и не совсем, кажется, трезв, впрочем, кто видел трезвого коновала? А обычные доктора, его усилиями кажется, перевелись вовсе. Не заморских же выписывать? Наши-то всяко лучше были.
Нос смотрел на принца из блюдца, грустно пошмыгивая левой ноздрей.
«Вот и ты меня осуждаешь, — вздохнул Принц, — меня все осуждают, так что – давай, не смущайся. Я уже ко всему готов, даже к дворцовому перевороту, просто его некому совершить: все давно разбежались. Чай и тот, подлец, морковный. Да ещё и самому заваривать приходится». Он всхлипнул и добавил давно остывший чай в блюдце: «Вот, видишь?»
Сахарная голова, стоявшая в углу на расшатанной табуретке, безрадостно щерилась выбоинами на местах, где принц пытался отковырять у неё кусочек, другой. Впрочем, голова была крепкой: кому-то же в этом доме надо, и принцевы поползновения не особо её беспокоили. А иногда и веселили до слез, когда принц, защемив пальцы щипчиками для сахара, бегал по комнате, изрыгая дикие, как ему казалось, проклятия!
Коновал явился со щипцами для принятия родов у лошадей и набором цыганских игл, купленных им при случае: валенки подшить. И мотком просмолённой дратвы.
— Ну-с! – Бодро воскликнул он, подражая виденному в кино доктору, — Вы, батенька, готовы?
— Готовы, — икнул, изрядно перебравший таблеток для храбрости, Принц, — правда, Нос?
— Готовы, — басом отозвался тот и чихнул. У него от тех таблеток всегда случалась аллергия.
— Ну, вот и ладненько! – Обрадовался Доктор, — тогда и приступим.
Нос доктор пришпандорил очень быстро. Обметал мелким стежком по краю и остался весьма доволен результатом. Правда, правый глаз, в пылу работы, он шилом задел ненароком, и тот куда-то задевался. Доктор оторвал пуговицу со своего сюртука и пришил её вместо утерянного глаза. Скептически осмотрев дело рук своих, оторвал ещё одну пуговицу и пришил её вместо второго, запихав ненужный Принцу глаз в нагрудный карман его же сюртука: вдруг, когда пригодится.
— Само — то! – сказал Коновал громко, вспугнув летучую мышь, с любопытством наблюдавшую за операцией. Её ведьма прислала, для поддержания порядка. – Потянет, не себе! Надо только руки помыть. Мы, херурги завсегда руки после… перед операцией моем. Вот только полотенце отыщу и…
И вежливо высморкавшись в занавеску и забыв на комоде щипцы для коровьего родовспоможения, ушёл. Больше его никто и никогда не видел. Коровы были безутешны.
А принц остался сидеть в кресле, посверкивая новенькими глазами-пуговицами. Пришивая их, коновал прихватил дратвой голову принца к креслу так, что принц не мог пошевелиться. Летучая мышь, удостоверившись, что никого в замке больше не осталось, улетела с докладом к старой ведьме, и та, дожидавшаяся своего часа в беседке в парке, убивая время пустой болтовнёй с мухами с королевской помойки, пришла в замок.
Осмотревшись, Ведьма, поохав и попричитав,всё больше для порядка, принялась за уборку. «Ох и грязнуля же этот прынц, — ворчала она, выгребая мусор из самых немыслимых мест, — это же надо таким быть?»
Но дела у неё спорилось и к вечеру какого-то, явно нелёгкого дня, она завершила свой труд. «Красота! — воскликнула Ведьма, — хотя… Куда же мне пристроить этого охламона? Может в военное училище отправить? – Но посмотрев на пуговицы вместо глаза, вздохнула, — Мда. Военное училище, похоже, отпадает. По зрению может не пройти. Чучелом в огород? Чем птицы-то так провинились? А отправлю-ка я его на чердак».
Сказано – сделано. Кликнула слуг, бывших коней принца, обращённых ею в крыс, а затем, за верную службу получившие от неё шитые золотом ливреи, и те, переругиваясь и жалуясь на нелёгкую жизнь, перенесли Прекрасного Принца вместе с креслом на чердак.
На чердаке кресло поставили перед большим сундуком с книгами. Слева от низкого оконца. На стене, над сундуком висел портрет деда. «Просвещайся, — сказала Ведьма, бросая ему на колени книжку, — Время пришло. Прочтёшь, новую получишь. Да смотри мне, с огнем не балуй, свечку на ночь не жги. Вот тебе фонарик «шмель» — с ним читай».
Дед снисходительно посмотрел со стены на внука и, поправив нафабренный ус, вновь уставился в сверкающую будущими победами даль прошлого.
Так с тех пор и повелось. Как по ночам «шмель» не жужжит, так значит можно и книжицу менять. Ведьма это своей конфидентке — летучей мыши поручила: все равно у той бессонница, да и слух отменный.
Летучая мышь книжки меняла исправно, и, в конце концов, они в сундуке все закончились. Она было, попыталась подсовывать принцу уже читанные им книги, да тот никак на них не реагировал. И звуки фонарика больше на чердаке никогда не звучали. Сам фонарик с перегоревшей лампочкой, валялся неподалёку от кресла. Дед на картине, пощипывая ус, наблюдал, как внук постепенно рассыпается, превращаясь в горстку праха, которой от скуки забавлялся заезжий сквозняк, разнося его по всему чердаку ровным слоем.
Шло время. Но шло оно как-то мимо замка Прекрасного Принца, в котором ничего не менялось. Старуха копошилась на кухне с отварами и настоями, пахнувшими столь неаппетитно, что даже привычная ко всему летучая мышь и та морщила носик. Самой же старухе все было нипочём. Да и непрошеные гости не лезут. Даже никого не признающие тараканы и те смотрят ей вслед уважительно.
Однажды, когда она помешивала особо ядовитый раствор, в дверь замка постучались. Старуха сильно удивилась и, отложив половник в сторону, пошла открывать.
— Привет. – Сказал гость. Точнее — гостья. Промокшая с ног до головы в нескончаемом дожде, неприкаянно слоняющимся вокруг замка с тех самых времён, когда он чуть не утопил Прекрасного Принца. Извиниться хотел, да все как-то случай не представлялся. – П-привет, — повторила она синими от холода губами.
— Здравствуйте, — учтиво сказала старуха, взглянув на огромный походный мешок у ног гостьи, — ищите кого, или британскую энциклопедию продаёте? Так она у нас уже есть. Все издания, начиная с тысяча пятьсо… Ой, да что же это я, проходите! Ну, не продадите энциклопедию, так хоть согреетесь!
И повела трясущуюся от холода гостью в зал, где и оставила, подбросив пару поленьев в камин, а сама убежала в кухню: чай приготовить. К чему она там готовила чай нам не ведомо, но вернулась она с ним нескоро. Гостья уже и согреться успела, так что от предложенного чая вежливо отказалась, чем смутила его невероятно.
— Мне бы… — начала она нерешительно.
— Нет, нет, нет! И не уговаривайте! – Решительно отказалась старуха, — я видела какую муть пишут в этой вашей энциклопудии. Так что – нет, нет и нет. Не куплю. Отведайте лучше круассаны, прямиком из самого Парижу, остыть не успели, не то, что этот подлец – морковный чай.
— Я на диете, — засмущалась девица, — но… А, ладно, все равно никто не увидит! — И взяла один круассан. — Я, — продолжила она с набитым ртом, — мне сказали, что тут прекрасный принц…
— Да, был один, — не стала спорить Старуха, — мы его на чердак откомандировали. Надеюсь, не сильно запылился. Эй, мышь? — Крикнула она летучей мыши, — ты пыль с него стряхиваешь?
— Было бы с чего, — проворчала Мышь, отщипывая очередной кусочек круассана, — Да стряхиваю я, стряхиваю. Можете проверить.
— А и проверим, — решительно встала Ведьма, — вы со мной?
На чердаке было пустынно. Одинокий портрет неизвестного правителя, с обсыпавшейся с усов краской. Низкое, мутное оконце, едва пропускающее свет. Пустой сундук и старое кресло с пришитыми к его ветхой обшивке двумя пуговицами. В углу развалившаяся стопка потрёпанных жизнью книг. Всюду пыль.
— Берете? – спросила Ведьма, бросив свирепый взгляд на летучую мышь, — в отличном состоянии. Я бы не отдала, да место нужно освободить: у меня племянница скоро должна приехать. Топчан поставить некуда.
Правитель тяжело вздохнул и, потрогав усы, устало прикрыл глаза.
— В нагрузку портрет отдам. Даром. – Добавила Ведьма и Правитель сверкнул в её сторону выцветшими глазами. – Упаковывай, — кивнула она летучей мыши, — и вели этим бездельникам, слугам снести все к дверям. Не нагружать же этим барахлом бедняжечку.
Дождь обрадовался страшно появлению девицы нагруженной, как ишак старым барахлом.
— Ну, наконец-то! – Завопил он, — знакомые лица!
Но тут дверь приоткрылась, и летучая мышь выставила потрёпанное кресло с глазами-пуговицами:
— Дамочка, забыли кое-что. – И с грохотом захлопнула за собой дверь.
Дождь, как кресло увидел, сразу поник как-то и, пробормотав невнятное, скрылся. Выглянуло солнышко и девица, прихватив кресло, отправилась восвояси.
Как оказалось, восвояси её оказались не так уж и далеко от дворца. Она бросила все барахло на обочину и, плюхнувшись в кресло, заплакала. Не забыв, впрочем, закурить сигарету из смятой пачки, вытащенной из заднего кармана Джинс вместе с одноразовой зажигалкой. Почти пустой.
Что у неё закончилось быстрей сигарета или слезы – сложно сказать, поэтому будем считать, что это произошло одновременно.
— Вот. — Сказала она, отшвырнув окурок, — Так всегда. Ну за что мне такая участь, а?
— Не знаю, — сказал осел, подошедший незаметно. – Но я могу, если что….
— Ай! – Взвизгнула девица от неожиданности, и вскочила на ноги, — что у тебя за привычка подкрадываться незаметно?
— Шкура целей, — объяснил осел. – Я не рыцарь какой-то, мне, небось, шкура дороже, чем вам.
— И пропадать, когда ты больше всего нужен!
— Вот он я, — буркнул осел, — Грузите, чего уж там. Бремя верного друга.— Добавил он, и вздохнул печально.
Девица, не слушая бормотание осла, затолкала сигареты и зажигалку под обивку в кресле, приладила кресло и мешок на спину осла. Осел всеми силами демонстрировал свою скорбь и готовность помочь одновременно, но Девица не обращала на это ровно никакого внимания. А вот на то, что от её слез, пролитых на кресло, появились разводья – да.
— Ну вот, — заплакала она снова, — думала кому-нибудь сбыть эту рухлядь, да кто теперь её возьмёте! Давай, снимай, — крикнула она ослу, — я его сожгу лучше! Хоть погреемся.
— Тоже вариант, — кивнул осел, — только сама снимай, мне не дотянуться.
И они принялись препираться, кому снять кресло, а потом и кому разжигать костёр, и кому идти и куда. А когда осел угрожал, что сейчас бросит все и уйдёт, оставив её одну, подошла Ведьма:
— Не надо его жечь, пригодится.
— Да, — сказала Девица, — Конечно пригодится. Вот только у меня газ в зажигалке закончился.
Кресло полыхало весело. Старуха и Девица грелись у огня и смотрели, как в низкое небо поднимается сизый дым.
Дождь, дождавшись своего череда, затушил последние тлеющие угольки, посмотрел вслед уходящим прочь Девушке с ослом, Старухе с Летучей мышью и крикнул:
— Выходи, можешь больше не прятаться.
Из-за облака выглянул Принц.
— Ушли?
Принц сверкнул изумрудами, вставленными вместо глаз, и засмеялся.
За оврагом, в старом замке, Дракон, начищавший во дворе обгоревшие доспехи для предстоящей гаражной распродажи, задрал голову и, выглядев среди звёзд принца, помахал ему лапой:
До встречи, братан!