Nektototam's Blog

 

Дюжина Нью-йоркских, судя по акценту, мафиози в костюмах, каждый стоимостью больше подержанного мерседеса Эла, заняли в буфете оба стола у окна и устроили такой гвалт, что Эл не стал тут завтракать. Пройдя лобби, кивнул приветливо склонившему голову портье и вышел на Сан Лоран. Пройдя квартал, завернул в ресторан «Олений сад» напротив ворот Китайского Квартала. Изучил истрепанное меню. Покрутил в руках палочки, дожидаясь, пока официантка обслужит хозяина заведения, швырнувшего свой передник на стол. Официантка принесла ему чашку лапши и хозяин, пожилой китаец, взял вилку и принялся ее быстро поглощать. Эл бросил на стол меню и вернул, в жестяное ведерко посреди стола, палочки. Заказал омлет. Омлет пах кленовым сиропом. Как и все тут. Привычно отказавшись от черничного пирога, выпил чашку дрянного кофе. Оставил на столе чаевые: Две полу долларовые монеты и две десятицентовые.

Вернувшись в гостиницу, Эл поднялся к себе в 819 номер. Бросил прихваченные из ресторана китайские палочки в черной упаковке с логотипом — оленья голова, на стойку, отделявшую кухонный угол от зала. Подвернув рукава рубашки, принялся мыть стакан, стоявший в раковине со вчерашнего вечера. Пустой бутылки из-под «Четырех Роз» в корзинке под мойкой уже не было.

Поставил стакан в сушилку на нижней полке подвесного шкафа, полного разнообразной посуды: шесть суповых тарелок, шесть салатных, четыре блюдца (Эл уже успел разбить парочку и признаться в этом на ресепшне) и набор разнокалиберных стеклянных стаканов. Эл взял палочки. Разделил их, и трижды стукнул, как в гонг, по донышку одной из висевших над раковиной кастрюль. Послушал едва слышное гудение. Какой бы то ни было плиты, в номере не было. Только микроволновка. Уронив палочку, Эл не стал ее поднимать.

Взял, лежавшую возле огромного телевизора, электробритву. Проверил заряд и, найдя его недостаточным, подключил через переходник к розетке.

Бритва успокаивающе жужжала, вминаясь в заметный уже второй подбородок и огибая причудливый шрам, начинавшийся под нижней губой и сбегавший к левой ключице. Эл провел рукой по левой щеке. Обычно он брился безопасной бритвой, а от «Ремингтона», купленного в аэропорту, как выяснилось, толку мало. Добрив правую щеку, Эл вытащил из коробки триммер и задумался. Провел по ежику рукой, проверяя, не сильно ли оброс. Решив не экспериментировать, положил триммер обратно в коробку.

Телефон зазвонил, когда он, вытряхнув серую пыль из сеточки бритвы, промывал ее под струей воды в ванной комнате. Прикрутив кран, Эл потянулся за полотенцем. Не найдя, чертыхнулся и, сжав губы, вытер правую руку о футболку. Взял умолкший мобильник. Экран не светился. Эл пожал плечами, но тут уже зазвонил стационарный телефон, стоявший на полочке у большого торшера.

— Да. — Сказал Эл, прижимая трубку подбородком и пытаясь дотянуться до стола, чтобы положить мобильник.— Слушаю.

— Как она?

— Отыскалась, — сказал Эл, разглядывая заснеженное окно балконной двери.

— Как она?

— Все так же.

— Как она выглядит?

— Уже нормально.

— Ты, все-таки, ходил… — Пауза затянулась. Эл услышал, как жена сморкается в платок.

— Да. — Все так же односложно откликнулся Эл, — Ходил.

— Ну и?

— Нет. Она останется тут. Я ничего не смог сделать.

— Это невозможно! — Ветер сдувал с окна снег, оставляя нетронутыми причудливые узоры наледи.

— Это было…, — Ответил Эл, — Такое было ее желание. — И торопливо добавил, — И ее право. Я… сам читал.

— А он? Он как? Ему, что сойдет это с рук?

— Ничего нет. — Эл отодвинул трубку от уха. — Сойдет.

— А как же мы? Мы-то как, Качински? — Лед стремительно таял, и уже потекли первые ручьи, грозя затопить все вокруг. — Ты — растяпа! Всегда им был! Ничего нельзя тебе поручить, ничего!

Эл молча барабанил пальцами по стеклянному журнальному столику.

— Когда вы… Ты возвращаешься? Сколько можно уже там…

— Завтра утром. Рейс… 85, кажется. Я забыл, а компьютер выключен, — он взглянул на открытый ноутбук, с танцующей «Минни Маус» на крышке. И остатком, так и не содранной им, казенной наклейки с гербом. Аккуратно положил на диван бубнящую трубку телефона и подошел к столу.

Почта была открыта на закладке «черновики». Эл пробежал глазами письмо: «… я только сейчас поняла, что значит … надеюсь, ты меня встретишь и простишь… я так хочу увидеть вас снова… А у меня для вас огромный сюрприз!» Письмо он знал наизусть. Вернувшись на диван, снова взял трубку.

— Ты где там? Эл! Мне нужно знать твой рейс, и время прибытия. Хотя бы номер рейса, прилет я посмотрю сама. Я тебя встречу. В аэропорту.

— Ничего, доберусь. Встречать меня не надо, уже на месте возьму такси. Деньги я отложил. До дома должно будет хватить.

— Я все равно тебя встречу. Ты же обязательно все перепутаешь, Господи, и на что мне такое… Ты хоть следишь за собой, а? Рубашки меняешь? Наверняка нет, я же просила, но тебя не изменить. Господи, за что мне такое наказание? И она вся в тебя, вся! Да хоть совсем не приезжай уже! Ему сложно сказать номер рейса, а я тут должна…

— Что? — Эл посмотрел на лежавшую на стойке палочку. — Мне надо идти, извини.

— Не смей бросать трубку!

— Тут в дверь звонят, — сказал он и аккуратно положил трубку на аппарат.

 

Подобрал с пола оброненную палочку. Похлопав по карманам твидового пиджака с кожаным накладками на локтях, висевшего на спинке стула, Эл отыскал спички с эмблемой бара для голубых, куда он забрел на днях, не обратив внимание на вывеску. Приоткрыв форточку, Эл, посмотрев на часы, со второй спички поджег китайскую палочку. Гореть она не желала, лишь тлела и дымила, как забытая в пепельнице сигарета.

— Илю-уха, — протянула Томка, — Илю-уха ,— ну, ты чего?

— А? – Оторвался он от завораживающей картины. Вода далеко внизу вся была покрыта серебряными всполохами от лучей утреннего солнца. Как будто лосось шел на нерест. Правда, в водохранилище лососю было никак не попасть. Он и в речку-то давно перестал заходить, после того, как построили комбинат. А уж когда ее перекрыли плотиной, то и вовсе вся рыба в реке исчезла. Кроме гольянов. Но гольянами даже кошки брезговали.

— Я боюсь…

— Чего? – Илюха с трудом оторвался от захватывающего дух зрелища.

— Отойди от края, Илюха, — сказала Томка, сжимая кулачки, глаза ее потемнели совершенно — я…

— Знаешь, почему эта скала называется «Обрыв Самоубийц»?

— Что? Как? Их что было так много? — Томка на пол шага приблизилась к Илюхе, и попыталась его схватить за рубашку.

— Да нет, — отбился он, едва и правда не оступившись, и добавил, — просто нужно быть самоубийцей, чтобы прыгнуть отсюда.

— А-а, но ты все равно, отойди, а? Мне же страшно!

Илюха отошел на шаг от края скалы.

— Тут не сорвешься, если не захочешь. — Сказал он, — это же скала. – И притопнул ногой. Томка, взвизгнув отскочила, — Да ну. У нас еще столько дел, да? Мы же столько с тобой напланировали – трех жизней не хватит! Ну… если только ты меня не бросишь, конечно.

— Ну, ты и дурак, Илюха. – сказала Томка, — Натуральный псих! Не дождешься! Погоди, а что и правда, тут были самоубийцы?

— Да нет, что ты. Ну… был один. Сиганул. От неразделенной любви. Все себе кости переломал и до конца дней под себя ходил. Я у него на похоронах был. Нажрался, как не знаю кто.

Илюха посмотрел на побледневшее лицо Томки и хихикнул:

— Ну, ты, что? И правда поверила?

— Да, ну тебя, Илюха. Все у тебя шуточки дурацкие. Ой! Змея!

Томка тыкала пальцем в сторону большого куста, рядом со старым кострищем, обложенным камешками. Под кустом и правда виднелся хвост змеи.

— Дохлая. – Илюха потрогал змею подобранной палкой, — видишь? Да у нее же башка расплющена.

— Я все равно боюсь!

— Чего? Дохлая же змея. Правда, здоровенная, что твой питон. А ты знаешь, что у нас тут и питоны водятся? Мелкие, правда. Анаконды нет, а… Стой!

Илюха кинулся за Томкой.

— Томчик, ну… ну, пошутил я, а? – Забубнил он ей в затылок, крепко обхватив трясущуюся Томку, — Ну, нет у нас тут крупных змей. Нет. Честное слово! Мелких много, но ты не бойся, они сами на рожон не лезут, правда. А это и вовсе полоз. Он безобидный. Хотя и большой змей. Почти, Чингачгук!

— Выкинь его, Илюха, ну, пожалуйста…

Илюха, подцепив палкой дохлую змею, швырнул ее с обрыва. Всплеска, как он не напрягал зрение, он так и не увидел.

Звук пожарной тревоги ворвался в мысли Эла. Недоуменно посмотрев на мигавшую над входной дверью красную лампочку, он спохватился и, едва не выдрав с корнем ручку, отворил намертво заделанную дверь на крошечный балкончик с низенькими перилами.

В дверь, судя по звуку, колотили и руками и ногами. Эл рефлекторно отметил точное время, взглянув на часы. Две минуты. Треть палочки истлела. Вышвырнул останки палочки на улицу и пошел открывать.

— Мсье! — всплеснул руками портье, — мсье, как Вы могли?

— Холодно, — зябко потер руки Эл. — Я… закрою?

— Нельзя открывать, ни в коем случае! — Лицо портье от осознания случившейся катастрофы покраснело. — Это же декоративный балкон, мсье, только для служебного пользования! А ну как вы оттуда упадете? Достаточно поскользнуться и пиши пропало, мсье. Да, а… Постойте, откуда у вас ключ?

— Я завтра утром выезжаю. — Сказал Эл, рассматривая дверь. — Ее, пожалуй, теперь не закрыть. Я тут, кажется, что-то сломал. Удержите с меня, при расчете, договорились? Мне еще в магазин нужно сходить, на ужин купить чего-нибудь.

— Я завтра пришлю плотника, он уже ушел домой, у него кошка вчера окотилась. А вы знаете, мсье Профессор, что вам причитается возврат налога? Вы же были у нас больше месяца — я скажу, вам оформят при выписке. Ух, я, кажется, отдышался — восьмой этаж, мсье, восьмой! Это не шутки в моем-то возрасте. А лифты при пожаре… Боже! Надо срочно отменить вызов!

И портье кинулся навстречу завываниям пожарных машин.

 

Эл направился к последней кассе, за которой скучала его старая знакомая — Люси. Может молодую азиатку звали как-то иначе, но на желтом бейджике с логотипом магазина, значилось это имя. Покупателей в магазине, как всегда в это час, было совсем немного. Кивнув, Эл стал выкладывать из корзинки покупки на ожившую ленту. Люси, подавив зевок, принялась проводить их через сканер. А Эл застыл, глядя на бумажный журавлик, стоявший на кассе.

— Дочь складывает, — сказал он хрипло. — Слова выходили у него непривычно тяжело.

— Сын, — поправила его Люси, — У меня сын, — Странный покупатель, примелькавшийся в последнее время, вдруг заговорил. — Я его научила.

— Моя дочь…, — Эл подбирал слово, но никак не мог вспомнить, как по-французски будет «журавлик».

— А что, из цельнозерновой муки нет булочек? Надо будет сказать, чтобы вывезли. Вы же всегда покупаете из цельнозерновой? За… два двадцать, правильно ведь?

— Извините за мой французский, давно не практиковался. — Эл говорил с тяжелым акцентом. Портье в гостинице смеялся каждый раз, когда он пытался с ним поговорить на нем, и переводил разговор на английский. Люси, насколько он понял, английским не владела вовсе.

— Что? А, Вы хорошо говорите по-французски, — приветливо соврала она, улыбаясь. И покрутила в руках бутылку вина, отыскивая штрихкод.

— Я раньше смеялся над ней, — Эл ткнул пальцем в журавлика, — пустая забава — сворачивать из бумаги птичек, которые и летать-то не умеют.

— Вы уверены, что хотите именно это вино? Оно же совсем простое. Его берут для кулинарии. Вы увлекаетесь кулинарией?

— А теперь я сам вот попробовал. В интернете посмотрел. И знаете, у меня, кажется, даже получилось.

Он принялся копаться в портмоне.

— Возьмите лучше «Ледяное вино». Такого вы нигде в мире больше не попробуете. У вас выйдет замечательный праздник.

Она провела упаковку «бри».

— Вот. Возьмите. — Эл отыскав, протянул ей журавлик. Вместе с ним выпала, сложенная вчетверо, выписка из заключения судмедэксперта и снимок УЗИ. Эл запихал выпавшее обратно. — Вот, пусть стоит вместе с вашим. Да вы не бойтесь, — Сказал он, видя, как она едва заметно скривилась, — я утром улетаю. Мои дела закончились. Почти. Еще одно и все.

— Сто двадцать семь долларов, — прочла Люси на экране кассы. — Шестьдесят семь центов. Ну, хорошо,— Вздохнула она, — давайте. Но только он не совсем правильно сделан. Вот, — она показала на кривоватое крыло и, разобрав журавлик, ловко сложила его заново. — Ага. Теперь дело доведено до конца.

Она поставила журавлик Эла рядом со своим.

— Так что насчет «Ледяного вина»?

— Что? Мне первая жена, ее мама, говорила, что я все только порчу. Руки… Как это? Кривые. Вино? Да, пробивайте. А, где это?

Люси показала ему на полки в глубине магазина и Эл ушел, вернувшись с бутылкой вина, трехлитровой канистрой «Средства для розжига дров» и коробком спичек.

— Барбекю. Совсем забыл.

Эл протянул кредитку. Люси осторожно взяла ее, глядя на рубцы от старых ожогов, покрывавших руку, как змеиная кожа.

 

Все до единого светильника в номере были включены. Эл провел рукой по идеально застеленной кровати. Все в полном порядке. Потер большим и указательным пальцами веки. Поморщился от едва уловимого запаха химии. Пошел в ванную и тщательно помыл руки, раздербанив новую упаковку мыла. После третьей попытки запах не только не ослабел, а кажется даже усилился.

У него не было иного выбора. Он высунулся из люка по пояс. В одной руке автомат, в другой связь. Корректировать огонь. Это было последнее, что он помнил. А затем, пришел в себя в госпитале, лежа на животе. И первое, что Эл тогда ощутил – острый запах сгоревшего керосина. Он преследовал его годами, пока со временем не притупился и не слился с окружавшими его запахами. И вот он снова.

Эл вытащил маленькое полотенце из кольца под умывальником, вытер руки и бросил его на кафельный пол к валяющемуся уже там, банному.

На диване в зале лежал его лучший костюм. Не сумасшедше дорогой, но и не из дешевых отнюдь. Рубашка. Он купил ее сегодня, не спрашивая цену, в первом попавшемся бутике на Сан Катрин. Галстук оттуда же. Продавец подобрал ему, подробно расспросив о костюме. Возле дивана идеально начищенные туфли. На столе — раскрытая коробочка с запонками и булавкой. Эл давно не вдевал запонки и сейчас возился, пыхтя, но без раздражения. На барной стойке стояли два так и не разобранных бумажных пакета из магазина.

В зеркале у входа в номер не видны туфли. Эл сделал шаг назад и уперся в стенку. Носки туфель все равно не были видны. Ладно, решил Эл, после некоторого колебания, буду считать, что с ними тоже все в порядке. Он осмотрел их, и утвердился в своем решении, хотя ощущение незавершенности осталось.

 

Дверь на балкон притворена, сквозняк раздувает занавеску. Эл распахнул ее и вздохнул морозный воздух полной грудью. Крупная снежинка спланировала ему на нос. Эл машинально попытался стряхнуть ее, но промазал и больше попыток не предпринимал, оставив ее таять. «Будет снег. — Громко сказал он и осторожно посмотрел вниз на все еще голый асфальт, лишь изредка поблескивающий серебром в последних лучах закатного солнца. — Большой снег». Ему стало неловко от глупости произнесенного и он, махнув рукой, вернулся к столу. Взял смятую сигарету и почти пустой коробок спичек. Неловко прикурил, и, когда-то привычным движением, запихал потушенную спичку в коробок. Глянув на датчик на потолке, ушел к открытому балкону. Затянувшись, закашлялся: все-таки отвык за столько-то лет. Попытался посчитать сколько он уже не курит, но сбился. Дату он помнил: 3 января 82 года. А вот какое число сегодня он вспомнить не смог. Черт, не самое лучшее время для подведения итогов.

 

Эл посмотрел вниз. По хорошо освещенному тротуару шла Люси. Эл присмотрелся, да — она. Рядом с ней шел пожилой азиат. Отец, решил Эл. Встречает ее с работы, с одобрением подумал он. Как и он когда-то.

Люси с отцом шли не спеша. Она размахивала руками. Видимо рассказывала что-то. Отец явно не одобрял ее поведение, но мирился с неизбежным. Эл прищурился – далеко. Выражение лиц не разобрать. Впрочем, это уже, как и было сказано, перевернутая страница и пора двигаться дальше. Люси с отцом исчезла за углом. Эл щелчком швырнул сигарету с балкона. Повернувшись, задержался, глядя на потухший экран ноутбука. Аккуратно закрыл крышку. Провел рукой по наклейке и отскреб остатки полицейской ленты.

Порыв холодного воздуха из распахнутой балконной двери подхватил со стола кривоватый журавлик, сделанный им взамен отданного Люси. И тот, грациозно взлетев, замер в воздухе, но из-за ошибки допущенной Элом, так и не освоившем хитрую восточную премудрость: складывать из бумаги птицу, которая сможет летать, закружился, заметался и рухнул на пол.

Эл подобрав журавлик, сжал его в кулаке и пошел к балкону. Снег уже валил вовсю.  Эл, глянув в сплошную, искрящуюся серебром пелену, негромко сказал: “три”. Поправил  галстук и решительно шагнул через низкие перила.