Таракан Казе Халерас сошел с ума ровно в девять тридцать. Поставив на перрон фанерный чемоданчик с наклейкой «hard days bright on your crazy horses», аккуратно счистил щепочкой налипшие на подошвы остатки прошлого и закурив самокрутку со звездной пыльцой пошел по абрикосовой. Абрикосовая пахла парикмахерской и, отчего-то, Чистыми прудами.
На скамейке у пруда сидит Кролик и крошит батон в воду, по которой кроме кругов ничего не плавает. Круги разноцветные, все как один с аккуратной надписью белой краской «Миха и Васо» но Кролик их в упор не видит.
— На юг улетели, — Вздохнул Кролик, и прикурив от самокрутки Казе, выдохнул густую струю паровозного дыма, обильно пахнущего углем и заиграл на альте печальную мелодию без нот. Казе полюбовался, как летают лапы Кролика над большой скрипкой соревнуясь в пронырливости со смычком и вздохнул,
— Я бы еще послушал, но мне пора.
И ушел. Лапы со смычком еще долго летели вслед за ним, но он не обращал на них никакого внимания и те, запыхавшись, в конце концов, отстали и принялись резаться в секу, ожидая пока Кролик придет за ними. А тот, задумавшись об утках, совсем позабыл о руках и играл на альте ногами. Ему даже подавали прилично — трижды пришлось шляпу опорожнять.
А Казе шел себе насвистывая и размахивая чемоданчиком в котором у него лежало резюме: «пригоден, кажется, порою» и смотанная веревка и мешок, хотя, ни в какой путь он и не собирался. Ни в дальний. Ни в ближний. Шел себе и шел. Заре на встречу. Пришел, как и полагается, в тупик. Глядь, а там разум давешний на запасном пути стоит. Под парами, с зеленым горошком — хоть сейчас подавай! Обрадовался Казе, отчего-то, и попер, как на буфет . Проводница, собака злая, не пустила: У тебя билеты, — говорит, — в общий вагон, а тут первый сорт. Пшел, — говорит, — вон!
Казе пожал плечами, поскольку, по сценарию, надо было чего-то жать, а ничего так и не уродилось еще в это время жизни, расправил крылья и взлетел прямо в рассвет.
Казе твердо верит, что рассвет, в отличии от светлого будущего, наступает обязательно. При любой погоде.
И вот он снова сходит с ума, поправив черный котелок и подкрутив ус. Ровно в девять тридцать. Наступив, походу, в рассвет. Ищет щепку, но не найдя, машет рукой и насвистывая «Ту да ру да ру, да ру да ру Эммануэль» идет куда попало оставляя в жизни след.
Ну, разве можно оставить в жизни след, оставаясь в уме? Тем более, в своем.
Nektototam's Blog 
Добавить комментарий