Nektototam's Blog

Огромные стационарные зонты, которые ни черта не помогают от проныры солнца, маящегося дурью на своем небосклоне. Надо записать, пожалуй, а то опять огребусь за пустую трату времени. Ощущая вполне явственное потрескивание набирающего силы разряда, продолжаю писать:

Белые стулья. Дешевая имитация плетеной мебели. Плевок белого солнца приклеился к небу и не желает двигаться уже битый час. Большой зеленый зонт с бегущей по ободу надписью “Карлсберг” от него не спасает вовсе. Столик стоит так, что тень от зонта падает строго на невысокую балюстраду окружающую веранду. В тени, на выкрошившейся, давно не крашенной балюстраде сидит кот. Взгляд его…

Пронзительные завывания амбуланса. Откладываю карандаш и смотрю на море. Красные флаги и профессионально-сердитые вопли спасателей: “Девушка в желтом купальнике! Немедленно вернитесь! Чей ребенок без присмотра? Девушка! Немед… Я сказал — немедленно вернись в безопасную зону! Или я сейчас подплыву на каяке, дам по башке веслом и верну в… Я кому сказал! Тебя же мама дома ждет!”

— Еще двести, — говорит официантка бармену, и забирает бокал пива.

С моего места девушку не видать. По-моему, там в узкой полосе огороженной флажками, плещется стопитьсот человек и спасатель блажит просто так, для собственного развлечения. Скучно ведь сидеть целыми днями на своей вышке под зонтом и смотреть, как огромная, аморфная биомасса колышется на волнах, то исчезая то появляясь на поверхности, стараясь не прозевать момент, когда одна из ушедшая под воду точек не показывается вновь. Хотя, кто их знает этих спасателей. Интересно, какие у них развлечения? Нет, об этом лучше не думать.

Карандаш твердый. И очень старый. Почти как я сам. Хотя нет — насколько я стар и да, стар ли — я не знаю. Точней, мне не положено по условиям контракта знать. Я — наблюдатель. Это все, что мне дозволено. Чтобы не повлияло на результат — так было сказано. Не могу вспомнить кем. Для разнообразия пытаюсь, но тут же сдаюсь. Машу рукой официантке.

— Девушка, можно вас на минутку? — Она равнодушно обходит столик стороной, смахнув на ходу невидимую крошку.— Вот же зараза, — бурчу ей вслед, — но попытаться стоило.

Раскачиваюсь на древнем алюминиевом стуле, ощущая через шорты расслоившееся фанерное сиденье. Как бы занозу не поймать.

Облизываюсь, глядя на высокий бокал с пивом, что она ставит перед молодым человеком за столиком в глубине зала. Он откровенно мается. «Девушку ждет, — решаю я, — не мальчика же». Молодой человек и правда не очень похож на тех, кто ищет радостей однополой любви. Хотя, кто их нынче разберет?

У меня листок бумаги и карандаш. «Больше тебе ничего не понадобится», — было сказано при подписании контракта. С кем я его подписал? Опять нарастающее гудение — стиму… Стимул! Хватаю карандаш. Кот соскочил с балюстрады и, фыркнув в мою сторону, отправился через весь зал. Что его там могло заинтересовать?

Мне кажется, он тоже наблюдатель. Иначе, как, скажите на милость, он может знать о моем тут присутствии? Удар током. «Черт!» — взвываю я, но никто даже глазом не ведет. Хватаю листок и начинаю вновь строчить кривыми буквами на мятом листке:

Кот идет по проходу. Мимо четы старичков, сидящих у самой барной стойки. Перед ними чашечки с кофе и один на двоих кусочек яблочного пирога. За стойкой, с газетой на непонятном языке, увлеченно скучает бармен. По-моему, он больше исподтишка смотрит на официантку, прикрываясь газетой. Слева от него огромная кофейная машина. Машина периодически сонно взревывает и, успокаиваясь, выпускает струи ароматного пара, ворчливо шипя и отфыркиваясь. На нее никто не обращает внимание. Разве что официантка наведывается к ней за очередной порцией капучино или латте. Справа, хорошо видное с моего места, окошко на кухню. За окошком мелькает странный тип, видимо — повар. У него длинные свисающие усы и огромный колпак на голой, как коленка, голове. За ухом у него карандаш. «Лучше бы поварешка, — мелькает мысль, — а то плотник какой-то, а не повар». Повар берет листочек с заказом и скрывается из виду.

Ощупываю коленку рукой.  Степень волосатости коленки ровно та же, что и всей остальной ноги. Ясно. Вычеркиваю «голой, как коленка». Осталось придумать, что написать взамен. Ведь повар и правда — лыс. Лыс абсолютно. Лыс как… нет, это уже слишком. Бильярдный шар — не менее избитое клише. Да и не играю я на бильярде. Как ладошка? Как попка младенца? Как… Лысый — как??? Вновь появившийся повар равнодушно смотрит в мою сторону. Его длинный дуремарский нос свисает к подбородку. Сняв колпак, повар промакивает лысину носовым платком. Карандаш вылетает и катится по проходу. Он не абсолютно лыс, у него просто огромная залысина, украшенная на макушке мелкой опушкой… Твою ж ты мать! Опушкой? Опушка! Какая свежая метафора — только что из нафталина!

Откладываю карандаш. Надо успокоится. Игнорирую очередной удар током. Отвяжись. Мне нужна передышка. Мне нужно подумать.

— У тебя в контракте сказано, что ты наблюдатель. — Говорит непонятно когда подошедший кот, — просто фотоаппарат. Твое дело смотреть и фиксировать. Все. Никакой отсебятины.

Все таки, он тоже наблюдатель. Забавно.

— Я… — бормочу я, — и так только фиксирую… Мне бы пива. — Неожиданно слетает с губ.

— Перебьешься, — Ворчит кот, вспрыгивая на старое место.

Официантка швыряет на стол картонку с эмблемой «Туборг» и ставит на нее бокал с пивом «Карлсберг». Так написано на бокале. И вытащив из пепельницы смятую бумажку,осторожно разворачивает ее. Старый, вылинявший рецепт.

Пригубливаю осторожно. Лучше б я этого не делал.

— Еще триста, — кричит официантка и бармен лениво откалывает газетку в сторону.

Утираю листочком бумаги пот со лба. Единственное материальное, что я могу ощутить в этом мире. А нет — еще карандаш! Без него как вспомнить? Хотя, вспоминать — та еще мука. Иное вспоминается, как вспышка: раз и ты хватаешься за голову и раскачиваешься, пусть и мысленно: «Боже! Какой же я был идиот! Ведь всего-то и нужно было… Ведь можно же было… »

— Не отвлекайся, — фыркает кот, — время отпущенное на твою передышку вышло.

— Да я и не спорю, — судорожно вздыхаю я, поняв что забыл дышать и огребаюсь полноценным разрядом. — А-а-а! Вот зачем это надо было?

Хватаю листок и вытерев его о шорты принимаюсь писать:

По проходу меж столиками носится ребенок. Мальчишка. Лет пяти-шести. В руках у него игрушечный самолет с пропеллером. Пропеллер крутится. Не очень споро, но заметно. Мальчишка для надежности подталкивает его указательным пальцем с криво обгрызенным ногтем. «Ж-ж-ж-ж!» — Гудит мальчишка шмелем-переростком. В зал входит пожилая пара и усаживается у входа. Следом за ними — молодая девушка с рюкзачком. В кармашке рюкзака виднеется бутылка минеральной воды. Под клапаном, кажется, куртка. Зачем она ей в такую жару? Или это коврик? Девушка обводит зал взглядом и замирает. В дальнем углу, слева от стойки, расположилась пара. Кофе у них давно остыл, но они этого не замечают. Муж сидит лицом ко входу. Наткнувшись на взгляд вошедшей, он съеживается от неожиданности, заметно побледнев. Девушка застывает. Ей на встречу радостно улыбаясь, едва не опрокинув пиво, поднимается молодой человек в кожаном пиджаке. «И все таки — девушка!» Но она не смотрит на него. Молодой человек приглашающе машет, но девушка продолжает смотреть на отца мальчика. Пауза длится, кажется, бесконечность. Пылинки, хороводившиеся в солнечном свете и те застыли, боясь пошевельнуться. Даже мальчишка с удивлением уставился на странную посетительницу.

— И… — Жалко бормочет отец мальчика, — И…

Губы девушки слегка дрогнули и сжались. Глаза, это видно даже отсюда — потемнели. Она бесконечно длинным движением тянет с плеча рюкзак.

Мать мальчишки, споткнувшись посреди заготовленной на зиму тирады, с удивлением смотрит на мужа.

— И…? Что — «и»? — Фыркает она, — Ты что, вот сейчас, в такой момент и не слу-уша-и-ишь? — Изумленно тянет она голосом стремящимся сорваться в привычную истерику. Но натолкнувшись на совершенно немыслимое невнимание с его стороны, оборачивается и…

— Да нет, я… — Бормочет муж, судорожно пытаясь перевести взгляд на жену, — Я… Извини, о чем ты говорила?

Откашливаюсь прочищая горло. Но так и не сказав ни слова швыряю на стол карандаш.

Старушка качает головой:

— А помнишь, ты тогда…

Спутник накрывает ее руку ладонью.

— Тогда? О чем ты? — едва заметно кривится он и, бросив беглый взгляд на девушку, пытается подцепить кусочек пирога, — Все что осталось в прошлом, пусть там и остается.

Старушка что-то говорит ему, и смеется тихим, немного визгливым смехом.

— Нет, я не помню как ее звали, — ворчит он желчно, — не помню, хоть убей.

— Как хорошо, что ты тогда не ушел с ней.

Старик угрюмо ковыряется ложечкой в пироге.

Девушка выхватывает из рюкзачка открытку и разорвав швыряет ее на пол.

Бах!— выдыхаю сквозь неожиданно онемевшие губы, — Ба-бах…

Старик застывает, так и не донеся пирог до рта…

Карандаш вбитый, чтобы не болталась спинка, вылетев из-под опрокинувшегося стула, лениво катится по проходу меж пустыми столиками.

Кот, блеснув изумрудными глазами, соскакивает с балюстрады и нервно подергивая хвостом уходит вслед ему по ставшему стеной полу в сгущающийся сумрак заполнивший все пространство вокруг.